трубку, переворошил бумаги, зачинил красный карандаш, а подумав, и синий,
вытянул последовательно ящики из левой тумбы, сначала верхний, затем
средний и, наконец, нижний. Ничего определенного не искал, привычка
срабатывала - отдалял мучительное прочтение бумаг, налюбовавшись
выдвинутыми ящиками, резко загнал их в ячеи, с грохотом и болью, так, что
получалось, будто ящики виноваты, что суббота далеко, по улицам шныряет с
книжечкой опасный тип и вообще все чего-то добиваются от Дурасникова,
прекрасно сознавая, что мало он может, а хочет и того меньшего: покоя,
покоя и... еще раз покоя.
селектору и вытребовала подчиненных из тех, что особенно раздражали
зампреда. Рать его управлялась не просто, за каждым чернела тень
вельможного столоначальника, и лавирование без лоции требовало умения и
каждодневного напряга.
Апраксин, переписывающий номера, невозмутимый, достойный человек, как раз
из тех, коих Дурасников не понимал - всю жизнь без выгоды?! - боялся и
ненавидел, зная, что ни при каких обстоятельствах не стать ему равным
Апраксину; видно это всем и особенно самому зампреду, и сосущее, рвущее и
пятнающее внутренности кровью ощущение второсортности ярило Дурасникова
люто, до головных болей и задышливой злобы. Внешне он держался - не
подкопаешься. Мог изобразить широту взглядов, мог терзаться сомнениями
прилюдно, мог изменить точку зрения, вообще мог все, лишь бы ничего не
менялось в сущностном порядке вещей: он правит, а другие подчиняются, он
изрекает, прочие внемлят...
понеслась по делам. Каждый день распухал делами неимоверно. Почуваев
просил закупить простыней, и хотя постельное белье - раздобывание, стирка
и прочие - числилось за Почуваевым и Помрежем, хозяйка, контролируя их
последнюю убогую закупку, решила обеспечивать предприятие бельем
самолично. Единственно потребовала, чтоб почуваевская жена нашила метки
для прачечной, работа противная, но обязательная, особенно шиковать с
бельем Фердуева не намеревалась, вон в гостиницах, случается: ветошью
застилают да рядном прикрываются. Фердуева понимала, что затраты на белье
вычитаются из прихода, уменьшение денежных поступлений переживалось
болезненно; нешибко привередливых клиентов Фердуева советовала размещать,
по возможности, без белья, пусть притулятся на диванчике - все лучше, чем
вокзальный зал полусидя или в сквере под газетным листом.
стены скрывали возможности резкого скачка предприятия. Подвалы подкупали
неприступностью, скрытостью от посторонних и пространством. Дело могло
выгореть крупное, само производство Фердуева мыслила вести по ночам,
начиная, скажем, за час до полуночи и завершая к первым петухам. За вывоз
продукции не волновалась - не исключено, что клиентура вознамерится
разбирать без остатка - еще хотела заказать умельцам-кулибиным
оборудование несложное, вмиг разбирающееся на примитивные трубки и
невинные бачки. Торопиться не стоило, но и пробуксовка в обещающем деле
недопустима.
не даст, жаден и крут, и Фердуева пожалела, что Филипп не молод, ему еще
годков с десяток отслужить бы.
о торжестве. Раз в год Фердуева задавала бал пайщикам и сотрудникам
предприятия за свой счет. Фердуевские балы гремели в кругах посвященных.
Скрывать? Нечего. Раз в год и церковные мыши в состоянии побаловать себя.
Хозяйка оплачивала по счету смехотворную сумму, но стол пиршественный
ломился, однажды, кажется Помреж вытянул из кофра фотоаппарат, намереваясь
щелкнуть загроможденный невиданным жором стол и гулящих, Фердуева осадила:
"А вот этого как раз не нужно! Лица снимай отдельно от стола или... стол
но без лиц!" Через час-другой после застолья, только скромный счет
удостоверял какой пир гремел милостью Фердуевой и, если любопытствующий
разделил стоимость вписанной в бумажку снеди на число гостей, да кумекал в
кооперативных ценах, получалось - стол наисиротский.
заметила кто - рюмку коньяка, вслед появился владелец, всегда
завораживающий Фердуеву фамилией - Чорк.
улыбка младенца - внимательно выслушивал, не перебивая и кивая самому
себе. В заведении Чорка пить не полагалось, но не пить на балу скучно, и
Чорк, как и многие, для проверенных лиц освоил незатейливое разливание
коньяка в пузатые графины, ничем не отличающиеся от вместилищ подслащенных
напитков.
низок, да и капитанский, четыре звезды - отдает скаредностью.
глазах Чорка и тени уважения, только готовность все устроить, как
требуется.
не торгуясь, лето намеревалась отзагорать в неприступном пансионате и уже
сейчас вкладывала деньги в ублажение доставальщице путевок. Часы Чорка
Фердуева оставит себе, а поднадоевшие свои, на коих ловила не раз
восторженный взор путевочницы, снимет царским жестом с запястья и замкнет
на веснушчатой, мучнистой коже пожизненной уродки.
дверь с витражами и, перехватив оценивающий взгляд Фердуевой, пояснил:
гуляют на заработанное. - Чорк огладил хрустально промытые витражи и даже
потянулся к разноцветным плоскостям, вспыхнувшим внезапно сиганувшим меж
крыш солнечным лучом, будто желая поцеловать.
взглядом по счетчику, не из скупости, а желая знать стоимость поездки из
чистого любопытства: ремонт ее машины затянули сверх оговоренных сроков,
и, не дав таксисту тронуться, Фердуева выскочила, притормозив движение
мужчин на тротуарах, замедливших пеший ход при виде такого восточного
великолепия форм и красок, ринулась в ближайшую телефонную будку.
позвонить - все секреты! Крутая бабенка, наделенная свыше особым даром -
решимостью, как раз в таких проявлениях, что окружающим ясно - эта ни
перед чем не остановится. Если и числилось нечто притушающее
привлекательность Фердуевой, наносящее ущерб ее женским чарам, то как раз
мужская твердость и очевидная всем хватка. Фердуева набрала номер
автосервисников, рекомендованных Мишкой Шурфом, объяснилась резко,
завершив излюбленным - я деньги плачу! И швырнула трубку.
пересекающую проезжую часть цыганской яркости женщину, облаченную в
невиданные одеяния. Фердуева шваркнула дверцей такси так, что водитель
затосковал: как бы колеса не отскочили! Другому пассажиру ни в жизнь не
спустил бы, а тут только краем глаза зыркнул в зеркальце заднего вида на
подтянутую, с подчеркнутыми свинцовой серостью глазами женщину и смолчал,
даже удивился себе, обычно склочному и не склонному извинять всякие-разные
придури ненавистникам общественного транспорта.
двери коопкафе и медленно легло на витражи. Чорк извлек из кармана
замшевый лоскут и, не торопясь, протер цветные стекла.
голосе больше, чем заинтересованность, решил обследовать подземные
пространства лично. Почуваев-отставник, решительный, коротконогий мужчина
с бритой головой, с виду весьма консервативный, любил новации и даже к
"тяжелому металлу" и прочим придурям молодняка относился вполне терпимо.
Вообще в Почуваеве поражал контраст между сумеречной внешностью и веселым
нравом. Почуваев никогда и нигде не терялся, обожал балагурить, мог
посквернословить с понимающими толк в ругательствах и вообще, умел
находить подходящее обращение с типами самыми капризными.
четвертый, летний сезон, таская десятирублевые сандалеты непременно с
яркими пестрыми носками, брюки пузырем и тенниски образца пятидесятых
годов - неизвестно где и раздобывал такую редкость, может, донашивал
старые запасы. Под плащ-палаткой Почуваев носил обычно затертые до
сального блеска костюмы неопределенной масти и клетчатые рубашки,
застегнутые на все пуговицы, а в особенно торжественные дни еще и галстук
нацеплял. Людей почуваевской складки обычно боготворят кадровики,
неизвестно отчего решив раз и навсегда, что именно на таких стоит-держится
земля родная.
фонарь, запасную лампочку к нему упрятал в нагрудный карман рубахи, надел
ботинки поплоше, не забыл прихватить одежную щетку - вдруг пылью обсыпет
или еще какая оказия? Одним словом, к экспедиции отставник снарядился
продуманно и без спешки. Сдав дежурство Ваське Помрежу, Почуваев домой не
спешил: чего там делать? Газеты читать? Он и так перечитывал на службе
ворох под потолок, телевизора тоже насмотрелся под завязку, что и делать
тягучими вечерами, если клиенты нешебутные, не орут в мат-перемат, не
безобразят и ведут себя пристойно, лишь изредка нарушая покой Почуваева
общепринятыми вопросами про кипятильники, сахар или чаек, желательно
зеленый. Итак, отдежурив, Почуваев спустился на лифте и, кивая отражениям
в зеркальных дверях, двинулся к подвальному лазу, как именовал про себя
забытый, заставленный отслужившим свое сейфом, вход.
вымершую планету: тишина, пустота, ни души. Лишь шальной прусак наискось
скользнет по стене. Владения свои Почуваев знал досконально, все
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий
Маккарти Кормак
Панов Вадим
Посняков Андрей
Андреев Николай