Чтение 131–й страницы книги ~Искушение Фраги~

Не братайся с ними, но бегай от них и подвизайся в своей вере добрыми
делами.

Твори милостыню не своим только по вере, но и чужеверным. Если увидишь
нагого, или голодного, или в беду попавшего, будет ли то жид, или турок, или
латинянин, ко всякому будь милостив, избавь его от беды, как можешь, и не
лишен будешь награды у Бога.

Западали эти слова в сердце Яшке. Прошли годы и, освоив грамоту,
просветившись учением книжным, стал он одним из священников в Десятинной
церкви, что выстроена была на том месте, где убиты были варяги-христиане.

Долгие годы правил Владимир землей русской, держа славный престол свой в
городе Киеве. Скончался он в селе Берестовом близ Киева. Произошло это 15 июля
1015 года. Прознав о смерти его, великое множество народа стеклось к
Десятинной церкви Святой Богородицы, где лежало тело их князя.

Плакали все: и дружина, и бояре, и простые холопы. Любовь народная к
своему князю была единодушной.

Православная церковь пречислила благочестивого князя Владимира к лику
святых, дав ему наименование равноапостольного, так как подобно тому, как
апостолы несли слово Христова странам, и он крестил народ русский.

Почти тысяча лет пролетела со времени кончины святого равноапостольного
князя Владимира, много утекло воды, много поколения сменилось, но так же
непоколебимо стоит Русь, как и прежде стояла.

Нет мертвых у Бога. И ныне присутствует незримо с нами князь Владимир,
оберегая и защищая нашу землю, страдая от всякой ее боли и радуясь всякой ее
радости.

Дмитрий Емец

Через пять мгновений я уничтожу этот мир...

Письмо в кармане прикрывает дыру в груди.

Через пять мгновений я уничтожу этот мир. А пока надо решить, что я
захвачу с собой.

Звуки? Пять-шесть звуков взять надо, на память. Звук лопнувшей елочной
игрушки, шуршание кофе, когда ссыпаешь его прямо из банки, знакомые шаги на
лестнице, звук закипевшего чайника. И что-нибудь из детства, скажем, веселый
бестолковый стук синиц, когда они прыгают по кормушке и задевают крыльями
стекло. И, пожалуй, напоследок мелодию музыкальной шкатулки... Даже не саму
мелодию: ее забыл, а сухое предвещающее потрескивание ключа...

Со звуками хватит. Многое предстоит еще взять. Я ссыпаю звуки в коробку,
они раскатываются горохом, ползут по углам... Не шуршать!

Через четыре мгновения я...

Ощущения? Червовый валет горчичника на груди, и потом то наслаждение с
которым трешь, скоблишь ногтями зудящее место. С мороза в тепло - одуряющее
счастье оттаивания. И короткий, с замиранием подвисания провал в повторный сон
- когда зуд будильника уже мертв, убит твоей рукой, а ты понимаешь, что можно
спать дальше - выходной...

Запахи... запахи я возьму все. Особенно хвои, сухой ромашки, ванили,
березового распаренного веника... Запах новых книжных страниц, когда,
торопливо распахивая книгу, вжимаешься в переплет детским носом. И запах
маминой шубы, когда она приходила с мороза.

Через три мгновения...

Теперь надо разобраться с красками. Спокойно, спокойно, без паники, время
еще есть... Берем с собой красный, синий, зеленый, черный... Только чистый
цвет... Никакого серого, коричневого, никаких полутонов. Разве что... на
молодых листьях пляшет порой, когда они только-только еще пробились... И
плывущее пятно мандарина... Другие цвета не возьму - пусть гибнут, гниют с
этим миром...

Краски я сложу в... Нет, носки, наверное, снимут. Краски я лучше проглочу.

Через два...

Табурет, мерзавец, ты меня переживешь, а раз так, то кончай дрожать!
Сколько не успел еще взять... Лица... голоса... хлебные корки... не корки
даже, а тонкую гарь на корках, которую снимаешь одними передними зубами...

Но пора... Через одно мгновение... Зажмуриться и шагнуть, пока не стало
страшно.

Табурет падает... Я тоже падаю и стою рядом с ним на полу...

Опять нитка оборвалась? Или это уже другой мир, тот, что я взял с собой?

Дмитрий Емец

Я ВСЕ ЗНАЮ!

- Доктор, просыпайтесь!

Зевая, доктор Баранников присел на кушетке. Перед ним стоял высокий
курчавый санитар из приемного отделения.

- Нового психа привезли! - сообщил он.

- Ну и что? Нельзя было подождать до утра?

- Этот не совсем обычный. Вроде какой-то ученый. Требует, чтобы к нему
пришел главный врач. Я сказал, что главного нет, и тогда он стал требовать
дежурного.

Доктор Баранников подошел к зеркалу и, внимательно глядя в него, провел
руками по лицу, разглаживая складки.

- Очередной параноик, - сказал он. - А кто он такой?

- Я же говорю, ученый какой-то. То ли доцент, то ли профессор. Фамилия
Коптин. Поймали на телевидении, пытался прорваться в студию прямого эфира.
Когда его задерживали, укусил милиционера и еще кого-то там, - сказал санитар.

Большие светящиеся часы приемного отделения показывали без пяти три.
Доставленный пациент, маленький взлохмаченный человек с кровоподтеком на
правой скуле, сидел на стуле. Он был в смирительной рубашке. Стоящий рядом
молодой милиционер с интересом разглядывал ее связанные рукава.

Увидев доктора Баранникова, пациент нетерпеливо вскочил.

- Вы дежурный врач? Наконец-то вы пришли! Я совершенно нормален! Прикажите
санитарам развязать меня! - крикнул он.

- У нас все нормальны. Сядьте на стул! Во всем разберемся!

- Я доктор наук Коптин! Вы не имеете права держать меня здесь! Я буду
жаловаться! Я совершенно здоров!

Баранников поморщился. Все душевнобольные считают себя здоровыми. Именно
поэтому в психиатрических клиниках устанавливают решетки и небьющиеся стекла.

- Мне можно идти? - спросил милиционер. - Распишитесь, пожалуйста, здесь!

Взяв бумагу, милиционер удалился. Человек в смирительной рубашке проводил
его взглядом.

- Ну и что дальше? - устало спросил он.

Не отвечая, Баранников сел за стол и взглянул на копию протокола
задержания, к которому было подколото направление на психиатрическую
экспертизу.

- Зачем вам нужно было в эфирную студию? Вы не отдавали себя отчета, к
чему это привед„т и где вы окажетесь? - спросил он.

Пациент неуютно пошевелился в смирительной рубашке.

- Я знал, на какой риск я иду, но хотел предупредить как можно больше
людей. Два дня назад я просил предоставить мне эфир, но эти олухи отказали!
Болваны, скоро они обо всем пожалеют!

- Вы угрожаете кому-нибудь конкретно? - быстро спросил доктор, бросая на
пациента проницательный взгляд поверх бумаг.

Коптин отрицательно замотал головой.

- С чего вы это взяли? Я ученый. Я вообще не склонен к насилию.

- А из сопроводительного протокола следует, что склонны. При задержании вы
укусили старшего сержанта В.Морденко за руку и нанесли оскорбление действием
ассистенту режиссера... э-э... фамилия неразборчиво.

- Какому еще ассистенту? А, это, наверное, тот парень, которому я оторвал
пуговицу на воротнике. Вот уж не знал, что это считается оскорблением
действием, - удивился пациент.

- Видите, сами сознаетесь! - веско сказал доктор.

- Подумаешь, оторвал пуговицу. Надеюсь, для вас не секрет, как у нас
задерживают? Дубинкой по шее, пистолетом по скуле. Естественно, что меня это
возмутило, и я стал сопротивляться. Но из этого не следует, что я опасен.

Просмотрев протокол, Баранников отложил его.

- Вы ученый? - спросил он.

- Доктор биологических наук. Старший научный сотрудник института
растениеводства имени Мичурина, - с гордостью сказал Коптин.

- И вы работали... э-э... до последнего времени?

Лицо Коптина побурело. Доктору был знаком этот холерический тип -
маленькие полнокровные мужчины, нервные, быстро выходящие из себя и, по
большому счету, более других склонные к психическим нарушениям.

- Что? Вы намекаете, что меня могли вышвырнуть, потому что я чокнутый?

- Я ни на что не намекаю. Я просто спрашиваю. Это вы делаете выводы.

- Вы спрашиваете? - вскипел ученый. - Слышали бы вы только свой тон! Вы
привыкли иметь дело с психами, а не с нормальными людьми! Это вам так не
пройдет! Да знаете, кто вы такой? Идиот! Хам! Болван!

И Коптин разразился потоком брани. Доктор терпеливо ждал, пока он спустит
пар. Наконец пациент обессиленно умолк.

- Ладно, задавайте ваши вопросы и покончим с этим, - сказал он.

Баранников открыл лист поступления.

- Вы не пьете? Нет? Состоите на учете в наркологическом или
психиатрическом диспансерах? Кто-нибудь из ваших родных был склонен к
алкоголизму? К помешательству?