уложить обидевшего и унизившего его военного кидалу, но, как человек
творческого труда, хотел это сделать непременно художественно -- эффектно,
чтоб получилось, как в заморском боевике: расстрелять холуя на глазах самого
хозяина, в присутствии всей высокомудрой кремлевской хевры. Но пока
кинооператор доставал пистолет, пока выжидал подходящее время, определял
место для эффектнокиношного действа, вся досада его иссякла, мстительные
чувства, как и водится у русского человека, в сердце остыли, да и вождь
вскорости взял и помер.
подмосковной вилле, слышно, обзавелся презренной говорящей машинкой,
редкостные по ценности материала воспоминания диктует на машинку, потому как
несоветский вовсе тот генерал, который мемуаров о себе не пишет.
Обработчиков уже дюжину нанял -- обработчиков у нас генералу найти легче,
чем грамотой овладевать.
и подвиги тех прежних, нежно любимых вождей уже забыли? Или вам, как прежде,
хочется "ура" покричать, ручной помахать вслед любимым отцам-вождям, их
карточки обмуслить поцелуями. А не хочется ли прикончить холуя? в себе
прикончить?..
-- как сибирский мороз! Тебе и всем твоим. И России, стране добрых,
душевных, отзывчивых людей, -- спокойствия и добра. А нуждается во всем этом
твоя многострадальная страна. Я ведь сибиряк, и все это понимаю, стараюсь
понимать и переживаю все это по-своему. Но, как и ты, глубоко убежден: рано
или поздно все будет хорошо. Россия не из таких бед выходила победителем.
"затесей" -- "Открытие костела". Одно еще добавлю: спасибо, друг, что ты не
только не забываешь моей поэзии, но и прекрасно ее понимаешь. Спасибо! Я не
теряю надежды, что рано или поздно мне удастся что-то твое не только
перевести на польский, но и у нас напечатать.
поляки, -- народ упрямый и своевольный: социализма уже не имеем (был ли
таков?), а капитализма еще не имеем, не научились. Трудно людям жить.
Богатые все богаче, а бедные все беднее. Во многом спасает нас то, что, как
ты знаешь, у нас всегда мужик, деревня была единоличной. Хлеба у нас всегда
был достаток. И частенько с маслом.
что осенью случилось в Москве... Просто горе. Мне кажется, что это не без
глубоких, дай Бог, чтоб не трагических, последствий...
Но это не беда. Это политика. Но беда в том, что не пишется. Нет книги
польского автора, которую можно бы назвать не только современной, но и
важной. Но, может, еще поэзия у нас неплохая. А в книжных магазинах книг --
множество! Прекрасно, во все цвета радуги, на хорошей бумаге изданы, но
тема!? Извини, друг, как германцы говорят -- "один большой шанс"... всюду
деньги, всюду деньги без конца...
тоже пока держится.
родной деревне. Там я построил маленький домик и занимаюсь садом, огородом.
свою сибириаду. Кому же это написать, ежели не мне? В феврале 1940 года наш
транспорт спецпереселенцев остановился на станции Канск, в твоем родном
Красноярском крае. Мороз, зима, тайга и... сибиряки! А потом были речки
Пойма, Бирюса, Она, Тайшет и т. д. и т. п... Не знаю, что это будет: роман,
повесть, воспоминание, не знаю... Но по мере таланта, по мере возможности
хочу и сделаю все, чтобы эта вещь была правдивая и художественная. Думаю,
хочу, чтобы это было дело жизни моей. Пишу, пишу, пишу... Как знаешь, там, в
далекой Сибири, спит сном вечным в тайге над Поймой моя мама... Что это за
писатель, который судьбу своей матери не запишет? Эх, друг мой, стараюсь,
как умею...
Надеюсь, что зимой ты в Красноярске, а мое письмо успеет до весны, когда ты
отправишься на Енисей в родную Овсянку.
перешла государственную границу в районе Перемышля, далее Бжозув, Ярослав --
первые зарубежные города, по-нашему, районного масштаба. Много похожего на
нащу Украину и украинцев, роскошное поместье со всякого рода природными,
скульптурными и архитектурными чудесами. Но рассматривать эти чудеса,
узнавать, чье поместье, некогда -- идут бои, надо работать. Запомнилось лишь
множество мраморных скульптур по аллеям, одна из которых была повреждена
прямым попаданием мины или снаряда, и два человека, поляк и красноармеец,
пытались починить скульптуру над прудом, в котором кверху брюхом плавали
оглушенные декоративные рыбки.
идут бои, город во многих местах горит, идет работа, глазеть некогда.
-- меня тяжело ранило в предгорьях Карпат, и выводил меня, раненого, из
полуокружения мой фронтовой друг Вячеслав Шадринов, умерший год назад в
городе Темиртау. Из моих фронтовых друзей Слава был самым титулованным -- он
прошел путь от сцепщика вагонов до заместителя директора по транспорту
Карагандинского металлургического комбината, отключившись лишь на два созыва
в Железнодорожный райком Караганды, на должность первого секретаря. Ему
светил и третий раз, и в перспективе высокий кабинет в обкоме, но, считая
партийную работу бесполезной и даже вредной, мы, его фронтовые друзья,
отговорили его от этой затеи, и он по настоянию министра путей сообщения
поехал налаживать транспорт на Нижне-Тагильском металлургическом комбинате.
Но на преодоление "бардака" и налаживание работы на двух промышленных
гигантах даже его неистовых сил не хватило. Надсадился. Умер.
Польше, в тех местах, где довелось воевать, и в том предгорье, где волок
меня вниз с горы мой друг. Я успел ему об этом не только рассказать, но и
написать.
Збышеком Домино, работавшим в ту пору секретарем Союза писателей Жешувского
воеводства. Говорливый, подвижный крепыш с приветливым лицом и незамутненным
взором честного и доброго человека, он взял меня под свою опеку и
сопровождал за город Санок, к месту, где я пролил последний раз кровь на
войне, и которое тянет к себе так же, как и место рождения, как родительские
могилы и вообще все самое родное и святое на земле.
диковинную историю своей семьи. Но перед этим он свозил меня в ту роскошную
усадьбу, на пути указав мне памятник Ивану Туркеничу -- молодогвардейцу,
здесь погибшему в бою, и показал остатки своей родной деревеньки, ютящейся
на бедных суглинках, среди бедных садочков и огородов.
Пехов Алексей
Ларссон Стиг
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Каргалов Вадим
Орловский Гай Юлий