Чтение 131–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

колодец: бултых - и каюк!

Сузив глаза, Прошка с неприязнью ответил сонному:

- Спи и дальше, а я поеду. Даст Бог, во сне и помрешь. Чего ты меня
Пугачевым пугаешь? Я ведь в кабале никого не умучивал, чужим трудом не
живал дня единого... Тебя утопить бы!

Шум на втором этаже усилился, раздался грохот, и носом вперед по
лестнице скатился добрый молодец с подбитым глазом.

- Это мой! - вскрикнула Анюточка.

Так и есть. Герой ринулся к буфету, чтобы стремительно запить свою
обиду. В тот же момент от дверей раздалось:

- Лошади господину сюрваиеру Курносову поданы!

Все дворяне вскочили с лавок, гомоня разом:

- Мы давно тут сидим, а он... Нам-то когда? Этот черноморский только
что прикатил, не успел присесть, а ему и лошадей? Чем мы-то, дворяне,
его хуже... какой день ждем!

И уж совсем заклевали несчастного смотрителя станции, когда узнали,
что для Прошки закладывается сразу четыре лошади.

- Да что он за барин такой? - наскакивали дворяне.

И пьяный муж Анюточки тоже лез со своими бумагами:

- Глядите! У меня самим губернатором подписано.

- Верно! - галдели вокруг. - А у флотского кем подписано?

Прошка взял свою подорожную и показал ее.

- Да я не чета всем вам, - заявил он гордо. - И спешу не по трусости
вашей дворянской, от Пугачева удирая... Можете читать: подписано коман-
дующим Второй армией, князем ДолгорукимКрымским, а составлено по указу
камергера и генерал-адъютанта его сиятельства Григория Александровича
Потемкина... Потемкина!

Все расступились перед ним, как перед апостолом новой веры.

Прошка подарил рубль станционному смотрителю:

- Спасибо тебе, отец мой. Будь здоров!

Еще разок перехватил он печальный взгляд красивых глаз женщины, про-
щавшейся с ним на веки вечные, и, запахнув белый плащ, круто шагнул в
раскрытые двери. Четверка гривастых лошадей, обзванивая поляны бубенца-
ми, уносила в будущее молодого человека, высочайшего государственного
назначения. Разве же это пыль? Это сама жизнь неслась навстречу, горькая
и блаженная... Ах, как заливисто звенели тревожные бубенцы!

Россия, непокорная и замученная, великая и униженная, качалась по
сторонам дороги - деревнями и городами, выпасами и кладбищами, храмами и
виселицами, березами и грачами...

Петербург встретил его молчанием - почти похоронным.

Вот и Зимний дворец, роскошные апартаменты фаворита.

Прошка предстал! Потемкин нежился на широкой оттоманке, застланной
пунцовым шелком, халат на нем свободно распахнулся, обнажая волосатое
тело. Крохотный котенок играл пальцем босой ноги фаворита, а чтобы иг-
рать ему было интереснее, Потемкин пальцем чуть пошевеливал.

- Здравствуй, - сказал он. - Ты мне нужен...

Мертвый глаз его источал слезу. Потемкин величавым жестом запустил
длань в вазу, на ощупь - цепкими, быстро бегающими пальцами - выбрал для
себя репку покрепче. Потом сказал:

- Садись, братец. А ужинать прошу у меня...

Покои любимца Екатерины заполнял громкий хруст репы, которому с подо-
бострастием внимали придворные, толпившиеся вокруг его оттоманки. Прос-
лышав, что безвестный моряк приглашен к столу Потемкина, они отвесили
ему церемонные поклоны.

- Пошли все вон, - тихо, но властно повелел Потемкин.

Царедворцы, продолжая кланяться, удалились.

- Скажи, почему нет у нас стопушечных кораблей?

- Не хватает продольной прочности. Оттого и стараются делать корабли
в несколько этажей-деков - ввысь бортами.

- А разве у англичан нет стопушечных? - спросил Потемкин.

- Плохие. Как смастерят подлиннее, крак! - и пополам на волне. Вот
испанцы, те секретом продольной прочности овладели. Я и сам бумаги нема-
ло исчертил - думал! Наверное, обшивку бортов надо стелить не вдоль, а
вкось - по диагонали. Петр Великий тоже мечтал о стопушечных. Ничего у
него не получилось. Сколько дубовых рощ сгубили - все на дрова пошли.

- Ты мне нужен, - повторил Потемкин.

Подхватив котенка, он направился в туалетную, где придворные кауферы
ждали его с горячими щипцами для завивки волос, а гардеробмейстеры уже
раскрывали шкафы с одеждами.

- Иди сюда! - позвал фаворит Прошку в туалетную. - Поговорим, брат.
Ныне корабельное дело меня занимает. Плавать нам еще и плавать. Императ-
рица у нас с большими фантазиями, ты ей расскажи, что знаешь о стопушеч-
ных... Садись против зеркала. Полюбуйся на себя, какой ты курносый и
красивый!

Первый биограф Потемкина А. Н. Самойлов об этом времени сообщает: "В
предыдущих главах объяснено было, как Григорий Александрович, еще дости-
гая возмужалости, строил мысленно чертежи о возвышении своем через зас-
луги Отечеству и для того, чтоб некогда быть способным к делам госу-
дарственным, прилагал великое прилежание... Судьба и счастие благопри-
ятствовали его предначертаниям!"

Август 1976 - ноябрь 1979 года

Остров Булли

Книга вторая

Я связь мирон повсюду сущих,

Я крайня степень пещестна;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь - я раб, я чернь - я Бог!

Г. Державин

Россия велика сама по себе, я что ни делаю, подобно капле, падающей в
море...

Екатерина Потемкину (1787 г.)

ПАМЯТНИК

(Пролог, могущий стать эпилогом)

Со смерти Потемкина миновало уже 38 лет... В морозную зиму 1829 года
бедный казанский чиновник Текутьев санным путем пробирался в Яссы, чтобы
из тамошнего госпиталя вывезти домой сына, обезноженного турецким ядром
под стенами Силистрии. Время опять было военное, для России привычное.
Давно остались позади теплые дома Полтавы, погасли огни уютного Елиза-
ветграда, за Балтой открылись раздольные сгепи с редкими хуторами. Мело,
мело... пуржило и вихрило! А за Дубоссарами кони шли, сторожа уши, опас-
ливые. Казалось, ямщик сбился с пути, но в отдалении вдруг замерцал оди-
нокий желтый огонь окошка.

- Уж не худые ль там люди? - обеспокоился Текутьев.

- Не, барин. Тут солдат живет...

Кони всхрапнули возле лачуги, утонувшей в снегу. Внутри убогого жилья
сидел дряхлый солдат в обветшалом мундире с медалями "времен Очакова и
покоренья Крыма".

- Верст сорок, почитай, станется.

- А чего ради, отец, живешь ты здесь?

- Я не живу, - отвечал солдат. - Охраняю.

- Что в экой глуши охранять можно?

- Место.

- Место? - удивился Тскутьев. - Какое ж тут место?

- Названия у него нет. Здесь вот, сударь мой, упал на землю и умер
князь Потемкин, царствие ему небесное...

Только сейчас Текутьев заметил в углу, подле божницы с лампадкой,
гравюру в рамочке. В картуше ее была надпись: "Изображение кончины свет-
лейшего князя Потемкина-Таврического, равно как и местности, срисованной
с натуры, и особ, бывших при сем горестном событии". Гравировал Скороду-
мов с картины итальянского живописца Франчсско Казановы. Текутьев прочи-
тал и стихи, оттиснутые под гравюрою:

О, вид плачевный! Смерть жестока!

Ково отъемлешь ты от нас?

Как искра, во мгновенье ока,

Герой! Твой славный век погас!

Надменны покорив нам грады,

Сам кончил жизнь среди степей

И мира сладкого отрады

Во славе не вкусил своей...

Тыча пальцем в гравюру, старый солдат пояснял:

- И посейчас иных помню. Вот руки-то заломил секретарь евоный Попов,
в белом мундире адмирал до Рибас, он Одессу потом строил... Плачет каза-
чий атаман Антон Головатый, который запорожцев из-за Дуная вывел. А вот
и сама графиня Браницкая, племянница Князева. Она-то пенсион для содер-
жания поста нашего и отчисляла. Да что-то давно денег не шлет. То ли за-
была, то ли померла. Ведь нас было тут трое. Но товарищей похоронил,
один я остался. Христовым подаянием от проезжих кормлюсь.

- И давно ты здесь? - спросил Тскутьев.

- Еще матушка Катерина посадила нас тута, чтобы не забылось, на каком