Чтение 131–й страницы книги ~Сто полей~

- А приказчику тоже показалось? - рявкнул его напарник.

- Но приказчик не знает английского, - вздохнул Стависски. - Может,
монах бормотал совершенную бессмыслицу, а приказчик решил, что это наш
язык.

- Так, - сказал Ванвейлен, - получается, что мы явились сюда чудом и
точно уж чудом убрались...

- Если эти чудеса опять начнутся при взлете? - зашипел Хатчинсон.

- Может, останемся? - предложил Бредшо.

- Ничего, теперь уж наверняка вернемся. Уж теперь от этой планеты
наших ученых за уши нельзя будет оттащить.

Бредшо, оторвавшись от приборов, внимательно глядел на Ванвейлена.
Ванвейлен заметил этот взгляд и насмешливо прищурился.

- Я вижу, вам не нравится, когда рассуждают о чуде?

Бредшо пожал плечами.

- Отчего же... Просто я не думаю, что озарение способно засветить
фотопленку.

- И напрасно. Иначе оно - не озарение. Если чудо есть нарушение
законов природы, то приборы обязаны его фиксировать. Всякому озарению
внутри души - грош цена. Только то, что происходит вне души и доступно
опытному наблюдению - настоящее чудо.

Бредшо молча глядел на собеседника. Ванвейлен, бесспорно,
переменился, поглядев в глаза Сыну Ира, и Бредшо не знал, какой из
Ванвейленов, прежний или нынешний, нравится ему меньше.

- Вы ужасный консерватор, - с нервным смешком добавил Ванвейлен.
По-вашему, Богу позволено остановить солнце над этой, как ее, - долиной
Гаваонскою, - а в аккумуляторы нам плеснуть энергии не позволено? Что за
дискриминация Всемогущего...

- Рад за вас, - пробормотал Бредшо. - Только не обязательно лететь за
семь тысяч светолет, чтобы убедиться в существовании Бога.

- Напротив, - неожиданно возразил откуда-то сзади Стависски. -
Спрашивается: зачем люди все время стремились к звездам? Ответ: чтобы
получить опытные доказательства бытия Божьего. Вот увидите: сыны Ира еще,
может, станут президентами всей галактики.

Бредшо поглядел и увидел, что и этот не шутит.

- Не мешайте мне считать, - страдальчески закричал Кейд.

- Старт через десять минут, - громко сказал Бредшо. Это
подействовало. Люди перестали обмениваться репликами, не относящимися к
делу.

Если бы было в мире место, которое Бог оставил - так это именно эта
планета, и Бредшо хотелось убраться с нее как можно скорее.

Вскоре после полуночи оползень в Козьем-Гребне пошел пучиться и
осыпаться, из него поперло круглое и блестящее рыло. Закричали птицы, в
озере заметалась проснувшаяся рыба, белесый кокон выпростался целиком и
повис над озером на паучьих ножках лучей. Потом страшно ухнуло по всей
округе, заплясало неживое пламя, проедая плешь в развороченных тростниках;
зеленая звезда пошла карабкаться вверх и пропала под знаком тройного зерна
в доме старца Куруты.

Араван Арфарра открыл глаза. Он лежал в одной из комнат даттамова
дома. Рядом суетились люди. Зачем они суетились? Арфарра улыбнулся. Он
чувствовал себя прекрасно, просто очень хотел спать.

- Унесите меня из этого дома, - сказал он, закрыл глаза и свернулся,
как в детстве, клубочком.

Он проснулся поздно вечером в верхнем кабинете управы. Там он велел
стелить себе последние дни, не желая проводить ночь в вызывающе роскошной
усадьбе в глубине сада.

Встал, оделся, спустился в рабочий кабинет и просидел там до ночи
неподвижно, не обращая внимания на осторожные шорохи за дверью.

Наконец чиновники не выдержали неизвестности, и секретарь Бариша
просунулся в кабинет, прижимая к груди, как щит, кольчатую корзинку с
бумагами.

Он осторожно доложил, что народ из-за Сына Ира не решил бунтовать
впредь до особого распоряжения. А чужеземцы - пока пропали.

Араван махнул рукой и улыбнулся:

- Это неважно - сказал он. - Теперь я знаю - они не опасны.

Механическим жестом, каким пьяница выпивает чашку с вином, араван
Арфарра потянул к себе корзинку и стал листать первое дело.

Водный инспектор Анхеля семь лет собирал с жителей Нижнего Города
якобы на водопровод. Собрал на десяток водопроводов, не построил ни
одного.

Арфарра перелистал показания и поднял глаза на бывшего помощника
экзарха.

- А в чем, по-вашему, истинная причина злоупотреблений?

Бариша потупил глаза, внимательно разглядывая ворот персикового
кафтана: двойному льву на верхней застежке не хватило золотого яблочка, и
лев был явно озадачен этим обстоятельством - и словами аравана о
чужеземцах.

- Он ведь эти деньги в столицу пересылал, - несмело начал Бариша.
Араван кивнул.

- А платили они, конечно, не за фиктивный водопровод, а за то, чтоб
нарушать запрет на хождение частных судов по каналу. Отмените нелепый
запрет - исчезнет почва для злоупотреблений...

- Что-о? - сказал Арфарра.

Бариша замер.

- А правда, - сказал он с отчаянием, - что Сын Ира во сне показывает
будущее и творит с человеком чудеса?

Араван помолчал.

- Чудо, - сказал он наконец, - это когда можно подать доклад. Со
свидетельствами. О том, что солнце остановилось, или лепешки на персике
выросли... Это - чудо, а все остальное - вздор. Внушение. Галлюцинации.
Свое будущее я и без шаманов знаю.

Бариша был человек несуеверный, но вдруг увидел: лев на застежке
араванова кафтана ожил и тянется к его голове.

- Так в чем, вы говорите, причина злоупотреблений?

- Да, - сказал Бариша, - епарх, конечно, брал взятки. Но ведь если бы
он действительно выстроил водопровод, то он бы еще больше нарушил закон.
Стало быть, причина взяточничества - в самом существовании Нижнего Города.

- Можете идти, - сказал араван. - Эту причину и изложите в докладе.

Потом вдруг выскочил из кресла, схватил Баришу за ворот у порога и
тихо-тихо сказал:

- И если мне еще раз доложат, что вы дома носите траур по государю
Харсоме...

А потом ночью Арфарра увидел в телескоп зеленую звезду,
вскарабкавшуюся на горизонт.

Это было уже слишком. Звезды, восходящие на небеса, стоили
разговаривающих идолов и пророчествующих шаманов.

Он взял гербовый лист и подписал указ об аресте Сына Ира. Мало того,
что монах был превосходным гипнотизером, - а иного рационального
объяснения быть не могло, - он еще заставлял чиновника грезить наяву. И
даже больше: он был заранее кем-то предупрежден о планах Арфарры. Арфарра
был взбешен: простоватый монах и его хозяева умудрились сыграть с араваном
провинции ту же шутку, какую сам араван сыграл с суеверными варварами, с
королем Варай Аломом!

Ночью он допрашивал арестованных.

Арфарра не собирался быть дураком, который - двух сажает, третьим
садится сам. В Варнарайне были слишком много людей, арестовывать которых -
все равно, что разжигать костер мокрой соломой: и костер не загорится, и
дым глаза выест.

Он понимал, и они понимали: те, кого араван отправит ко двору, будут
повешены, те, кого он осудит на исправительные поселения, не будут
помилованы.

Имена преступников были согласованы со столицей, глаза их были
тоскливы и безнадежны. Они тщетно пытались оправдать свои действия здравым
смыслом и тщетно пытались найти закон, нарушенный араваном.

К утру араван пришел в себя. Он порвал приказ об аресте Сына Ира в
клочки и клочки сжег, чтобы никто не видел. В истории империи не было
случая, чтобы желтый монах был арестован. Защитнику устоев - нельзя
покушаться на устои. К тому же этим бессмысленным и суеверным арестом
воспользуются его противники.

Почти через год указ государя о даровании почетного звания и упорство
некоторых лиц, отправленных в столицу, потребовали присутствия аравана
Арфарры во дворце.

Юный семилетний государь удостоил его личной аудиенции и радостно
улыбнулся чиновнику. Это был счастливый день для маленького императора:
сегодня он впервые добился от матери разрешения самому говорить тронную
речь.

Государь сказал:

- Ныне древние законы восстановлены по всей империи, и с
исчезновением "твоего" и "моего" исчезли зависть и злоба. Земли уравнены:
богатые не своевольничают, а нищие не бунтуют. Мир пребывает в равновесии,
народ пребывает в довольстве, звезды движутся сообразно предписанному, и
благодаря этому крестьяне варят из одной рисины горшок каши, а в
государевом саду вновь поселились золотые черепахи.

Государь улыбнулся матери. Он был уже большой, он понимал, что
говорят, и понимал, что говорит правду. Ему уже объясняли, как движутся