Чтение 131–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

"Целуя руку господину де Мирабо, я сказал ему, что готов умереть за него.

Я пришел сдержать слово.

Вчера в одной английской газете я прочел, что в Лондоне в случае, сходном
со случаем нашего прославленного больного, было успешно проделано
переливание крови.

Если окажется, что для спасения господина де Мирабо может быть полезно
переливание крови, возьмите мою: она молодая и чистая.

Марне"

Читая эти несколько строк, Мирабо не удержался от слез.

Он приказал, чтобы молодого человека вернули; но тот, явно желая
уклониться от столь заслуженной признательности, уже уехал, оставив два
своих адреса, парижский и аржантейский.

Спустя несколько минут Мирабо согласился принять всех: своих друзей г-на
де Ламарка и г-на Фрошо, свою сестру, г-жу де Сайан, и племянницу, г-жу
д'Арагон.

Он лишь отказался допустить к себе какого-либо другого врача, а в ответ
на настояние Жильбера сказал:

- Нет, доктор, на вас пали все тяготы моего недуга, и, если вы меня
исцелите, пускай вся заслуга тоже достанется вам.

Время от времени он осведомлялся о том, кто наводил справки о его
здоровье, и, хотя он ни разу не спросил: "Не присылала ли кого королева из
дворца?. - по тому, как вздыхал умирающий, до конца пробегая глазами список,
Жильбер понимал, что в этом списке отсутствовало именно то единственное имя,
которое ему хотелось там обнаружить.

Тогда, не упоминая ни о короле, ни о королеве - для этого Мирабо был еще
недостаточно близок к смерти, - он с изумительным красноречием углублялся в
общие вопросы политики, и, в частности, толковал о том, как бы он повел себя
по отношению к Англии, будь он министром.

Он был бы особенно счастлив, если бы ему удалось померяться силами с
Питтом.

- О, этот Питт, - воскликнул он как-то раз, - это министр приготовлений:
он управляет скорее посредством угроз, чем посредством истинных дел; будь я
жив, я причинил бы ему немало огорчений.

Время от времени под окнами вспыхивали крики - народ печально взывал:

"Да здравствует Мирабо!. - и в этих криках, похожих на молитву, звучала
скорее жалоба, чем надежда.

Мирабо прислушивался и просил отворить окно, чтобы этот шум, служивший
ему наградой за столько перенесенных страданий, достигал его ушей.

На несколько мгновений он застывал, напрягал слух и протягивал к окну
руки, словно впитывая и вбирая в себя все эти крики.

И Мирабо шептал:

- О добрый народ! Народ, оклеветанный, проклинаемый, презираемый, так же
как я! Они забыли меня, а ты меня вознаграждаешь, и это справедливо.

Наступила ночь. Жильбер не желал покидать больного, он придвинул шезлонг
к его постели и прикорнул.

Мирабо не возражал; с тех пор как он уверился в том, что умирает, он,
казалось, больше не опасался своего врача.

Когда занялся рассвет, он попросил открыть окна.

- Мой милый доктор, - обратился он к Жильберу, - сегодня я умру. Тому,
кто находится в моем положении, ничего лучшего не остается, как умастить
себя благовониями и увенчать цветами, чтобы самым приятным образом
погрузиться в сон, от которого уже не очнешься... Разрешаете ли вы мне
делать все, что я хочу?

Жильбер дал ему понять, что он волен в своих поступках.

Тогда он позвал обоих слуг.

- Жан, - сказал он, - доставьте мне самые красивые цветы, какие найдете,
а Тайч тем временем пускай приложит все усилия, чтобы навести на меня
красоту.

Жан посмотрел на Жильбера, словно спрашивая у него разрешения, и доктор
утвердительно кивнул ему головой.

Жан вышел.

Тайч накануне был очень болен; теперь он принялся брить и завивать своего
господина.

- Между прочим, - сказал ему Мирабо, - ведь ты вчера прихворнул, мой
бедный Тайч; как ты чувствуешь себя нынче?

- О, превосходно, дорогой хозяин, - отвечал честный слуга, - желал бы я,
чтобы вы были на моем месте.

- Ну а я, - со смехом возразил Мирабо, - хоть ты и не слишком дорожишь
жизнью, я не желал бы тебе быть на моем.

В этот миг прогремел пушечный выстрел. Где стреляли? Это так и осталось
неизвестным.

Мирабо содрогнулся.

- О, - произнес он, приподнявшись, - неужто уже начинается погребение
Ахилла?

Когда Жан вышел из дому, все бросились к нему, чтобы узнать новости о
прославленном больном, и не успел он сказать, что идет за цветами, как с
криком: "Цветы для господина де Мирабо!. - люди бросились в разные стороны;
двери домов распахивались, жильцы выносили, что у кого было в доме или в
теплице, так что меньше чем через четверть часа особняк наполнился
множеством самых редких цветов.

К девяти утра спальня Мирабо преобразилась в настоящую клумбу.

Тайч тем временем доканчивал его туалет.

- Дорогой доктор, - сказал Мирабо, - я попрошу у вас четверть часа, чтобы
попрощаться с одной особой, которой придется покинуть особняк одновременно
со мной. Поручаю ее вашему вниманию на случай, если ее будут оскорблять.

Жильбер понял.

- Ладно, - сказал он. - Я оставлю вас одних.

- Да, но ждите в соседней комнате. Когда эта особа уйдет, вы уже не
покинете меня, пока я не умру?

Жильбер кивнул.

- Обещайте.

Жильбер, всхлипывая, дал ему слово. Этот стоический человек сам был
удивлен своим слезам: он-то думал, что философия помогла ему стать
неуязвимым для чувств.

Он пошел к двери.

Мирабо его остановил.

- Перед уходом, - попросил он, - откройте мой секретер и дайте мне оттуда
маленькую шкатулку.

Жильбер исполнил эту просьбу.

Шкатулка была тяжелая. Жильбер предположил, что она полна золота.

Мирабо знаком попросил поставить ее на ночной столик; затем он протянул
доктору руку.

- Будьте так добры, пришлите мне Жана, - попросил он. - Жана, вы слышали?
Не Тайча; мне трудно звать и звонить.

Жильбер вышел. Жан ждал в соседней комнате и вошел в дверь сразу же после
того, как из нее вышел Жильбер.

Жильбер слышал, как дверь за Жаном закрылась на засов.

Следующие полчаса Жильбер употребил на то, чтобы сообщить о состоянии
больного всем, кто толпился в доме.

Новости были отчаянные; доктор не скрыл от всей толпы, что Мирабо навряд
ли переживет день.

Перед входом в особняк остановилась карета.

На мгновение Жильбер подумал, что карета приехала из дворца и поэтому ее
почтительно пропустили, несмотря на общий запрет.

Он бросился к окну. Каким сладостным утешением для умирающего было бы
знать, что королева беспокоится о нем!

Но это была простая наемная карета, за которой посылали Жана.

Доктор догадался, для кого была нужна карета.

И в самом деле, через несколько минут Жан вышел, провожая женщину,
закутанную в длинное покрывало.

Толпа почтительно расступилась перед каретой, не пытаясь узнать, кто была
эта женщина.

Жан вернулся в дом.

Мгновение спустя дверь в спальню Мирабо вновь отворилась, и послышался
ослабевший голос больного, призывавший доктора.

Жильбер поспешил на зов.

- А теперь, - попросил Мирабо, - поставьте эту шкатулку на место, мой
милый доктор.

Жильбер не сумел скрыть удивления, обнаружив, что шкатулка осталась такой
же тяжелой.

- Не правда ли, удивительно? - сказал Мирабо. - Такое, черт возьми,
неожиданное бескорыстие!

Вернувшись к постели, Жильбер нашел на полу вышитый платочек, отделанный
кружевом.

Он был мокр от слез.

- Вот как, - заметил Мирабо, - она ничего не унесла с собой, но кое-что
оставила.

Он взял влажный платок и положил его себе на лоб.

- Да, - прошептал он, - только у той нет сердца!."

И он откинулся на подушки, закрыв глаза; можно было подумать, что он в
забытьи или уже умер, если бы хрипы в груди не свидетельствовали о том, что
смерть еще только вступает в свои права.

Глава 15

БЕЖАТЬ! БЕЖАТЬ! БЕЖАТЬ!

В действительности те несколько часов, что Мирабо еще прожил на свете,