отбросила миниатюру и извлекла на свет бумагу, перо и чернила. Разложив на
столешнице письменные принадлежности, Стелли задумалась, уставившись на
белый лист своими черными зрачками, словно двойными мушкетными дулами.
Наконец она взялась за перо, прикусив нижнюю губу и наморщив лоб от
напряжения. Изложение давалось ей с огромным трудом. Стелли не привыкла
писать, но умела - спасибо братцу, научил в свое время. Ее неизменно
выводила из себя его привычка щедро делиться крохами знания, подобранными
под столом у Возвышенных. Теперь Дрефу пришло время сполна расплатиться за
свое великодушие.
принялась писать.
уведомить, что деется в твоей столице, потому как никто другой об этом
тебе не скажет. Собрат Уисс, тебя ждут неприятности. Старый Возвышенный по
имени Кинц во Дерриваль прибудет в Шеррин чинить тебе беды. Он костлявый
старик весь седой и в смешных очках, смотрится чудным старым дурнем, но на
этот счет не обманывайся. При ем его родственница Элистэ во Дерриваль,
расфуфыренная Возвышенная потаскуха, портрет прилагаю, очень похожий. Оба
они враги народа и якшаются со смутьянами. Они хочут тебя убить и убьют,
коли ты не обережешься. Старик - чародей, он чары напустит и хуже его
врага у тебя нет и не будет. Ежели ты не поймаешь старика с его девчонкой,
так они скинут тебя чародейством, будь уверен. Сообщаю тебе про это,
потому как я верный патриот. Ты уж попробуй изловить Возвышенных этих
предателей, не то они такое устроют, а ты и знать не будешь. Все это
правда, истинное мое слово.
сказала все, что хотела. Из осторожности она не упомянула про брата -
как-никак он носит ту же фамилию. Провидение, в своей милости, возможно,
еще предоставит ей случай посчитаться с Дрефом. А пока что Уисс Валёр,
если он и вправду таков, каким его выставляют собратья, о себе
позаботится.
бывшей госпожи, запечатала конверт воском и дернула за сонетку, вызвав
свободного от дел коммунара - ему она и поручит перехватить утром почтовую
карету на Шеррин и отдать письмо. Через несколько часов оно отправится в
путь, а когда дойдет до адресата...
квартирке Дрефа - тесноватой, конечно, но все равно удобной и просторной в
сравнении с "Приютом Прилька" или "Радушием и теплом у Воника". Дядюшка
Кинц, однако, не преминул положить конец этим надеждам. Старому кавалеру
была нужна отдельная комната, где он мог бы отдыхать, обдумывать свои
планы и в одиночестве предаваться созерцанию, необходимому для воплощения
его чародейных замыслов. Ему не было дано обрести в Шеррине истинную
безмятежность духа, по своя комната служила залогом успеха. Дедушка Ренуа,
как он себя теперь называл, соответственно снял в пансионе уютную
однокомнатную квартирку на втором этаже с окнами во двор, чем несказанно
удивил соседей-студентов, которые прозвали его Старым Эльфом. Первые
несколько дней его странные манеры и внешность вызывали всеобщее
любопытство. Человек его возраста являл собой в стенах пансиона зрелище
весьма непривычное; заметили также, что он любит глубокой ночью украдкой
отлучаться из дому по каким-то загадочным делам; да и его произношение
явно отличалось от фабекского говора его мнимого внука. Дядюшка Кинц,
конечно, старался скрыть свой Возвышенный выговор, но частенько забывал о
такой мелочи.
соседями. Однако старик вел уединенный ночной образ жизни, поэтому его
видели довольно редко. Время от времени замечали, как он с
глубокомысленным видом поднимается или спускается по лестнице между
полуночью и рассветом. Сталкиваясь с обитателями пансиона в коридоре, он
улыбался любезной, но какой-то неопределенной улыбкой, рассеянно кланялся,
а иной раз вообще проходил мимо, не обращая ни на кого внимания, словно
погруженный в некое таинственное полузабытье. Дедушка Ренуа, понятно, не
хотел никого этим обидеть, да никто его в этом и не подозревал, однако же
невозможно было удержаться от мысли, что старый господин не без
странностей, если вообще не помешанный. Через неделю студентам надоело
строить догадки на его счет; все успокоились на том, что новый жилец -
безобидный милейший чудак и любит гулять при луне.
затруднительное положение. В ее жизни все возвратилось на круги своя - она
снова в Шеррине и делит жилье с Дрефом сын-Цино. Поначалу она
рассчитывала, что ее старший родственник, по обычаю и безотносительно к
собственному его желанию превратившийся в ее опекуна, положит конец этой
двусмысленной ситуации. Но Кинц во Дерриваль, похоже, не находил в ее
проживании вместе с Дрефом ничего предосудительного - не столько из
презрения к общепринятым нормам приличия, сколько по чистоте душевной.
Перебираясь утром в свое новое жилье, он просто заметил: "Ну вот, дети,
теперь вам станет гораздо удобнее". И удалился с улыбкой. Хорош опекун.
надеялась, что дядя распутает этот узел, указав ей, как поступать, а он
предоставил ей самой принимать решение. Элистэ и вправду оказалась перед
необходимостью выбора, более острой, чем когда-либо. Раньше ей приходилось
во всем зависеть от Дрефа: факт неприятный, но неоспоримый. Уйти из тупика
Слепого Кармана значило вновь очутиться на улице. Теперь же рядом был ее
родственник, во Дерриваль, который, при всей своей наивности, озаботился
запастись деньгами, и не бросовыми бумажными купюрами
Республики-Протектората, но полновесными старорежимными рекко. Дядюшка
Кинц, стоит ей только сказать, тут же снимет для нее отдельную квартиру.
Она может переехать в любую минуту.
поступить. Давно пора разделаться с этим тягостным унизительным
положением. Так для нее будет лучше. "И для Дрефа тоже", - подумала Элистэ
с грустью. Его великодушие и твердая поддержка превысили любые
обязательства давнего знакомства, но даже Дрефова щедрость должна иметь
границы. Он, несомненно, будет рад снова зажить один. Да, если по совести,
то она должна переехать - и без сожалений, ибо сама понимает, что отнюдь
не счастлива в тупике Слепого Кармана. Напротив, ей тяжело и горько. Даже
не верится, что она прожила здесь столько недель в бездумном довольстве и
радости. Почему тогда она чувствовала себя такой умиротворенной, а теперь
- такой несчастной? Ведь внешне ничего не изменилось. Да, но изменилась
она сама, полностью осознав наконец природу нелепого, жалкого,
извращенного и позорного чувства, которое женщина, носящая титул
Возвышенной, не имела права испытывать к серфу - тем более к серфу, не
отвечающему взаимностью.
себя смотреть Дрефу в глаза. Если он догадается о ее мыслях, а при его
проницательности это вовсе не исключено, последствия будут ужасны. Из
добрых побуждений он начнет опасаться оскорбить ее чувства, проявит заботу
и такт. Он будет ее жалеть. Элистэ боялась, что не вынесет этого. Нет, он
не должен ничего знать.
На самом-то деле она прекрасно видела, что ей не о чем волноваться. Она
могла бы выдать себя не один, а сотню раз - Дреф все равно бы не заметил.
Все эти дни он почти не обращал на нее внимания, с головой уйдя в хлопоты,
связанные с Шорви Нирьеном. Суд над "бандой Нирьена", как именовались в
газетах пять обвиняемых, начался в день возвращения аэронавтов из Фабека.
Громкий процесс, как предсказывал Дреф, вылился в безвкусное
представление, сопровождаемое газетной шумихой и всевозможными грубостями.
Ввиду исключительного его характера Нирьену и его приспешникам - Фрезелю,
Риклерку, брату и сестре Бюлод - была дарована немыслимая привилегия:
подвергнуть свидетелей обвинения перекрестному допросу. Стало быть,
слушанье дела наверняка затянется надолго. Экспроприационисты, несомненно,
собирались нажить на процессе политический капитал, не упустив ни малейшей
возможности.
проводил в распивочных и кофейнях, рассчитывая ухватить там полезные
сведения. Он ежедневно бывал возле Дворца Правосудия - унылого здания по
соседству с "Гробницей", оставшегося в наследство от времен монархии;
теперь там заседал Народный Трибунал. У дверей Дворца во всякое время
толклась кучка любопытствующих, однако суд над Нирьеном привлек целые
толпы, и на высокого молодого человека с клеймом на руке никто не обращал
внимания.
единомышленниками нирьенистами. Отчаянные и дерзкие последователи философа
были вполне способны предпринять попытку освободить его - напасть на
Дворец Правосудия и даже на саму "Гробницу". Нападение не могло оказаться
успешным, но разве это помешало бы им безрассудно пойти на такую попытку?
Ради своего вождя эти люди были готовы на все. Однако расспрашивать Дрефа,
где он пропадает, - пустое дело. Он знал тысячу способов уйти от ответа,
когда же его загоняли в угол, только пожимал плечами и заявлял, что лучше