желание умилостивить меня, не то как насмешку; затем он зашагал рядом со
мной.
погулять один, потому что слишком долго был на людях.
об этом и должны заботиться, чтобы нас не приперли к стене люди, не столь
смиренные. В любви все хитрости хороши, сэр.
короткий смешок. (Ни одно человеческое существо, мне кажется, не могло так
походить на злого павиана.)
одобрение своей осмотрительности и кивая головой в мою сторону, - весьма
опасный соперник. И всегда им были, вы сами знаете.
делаете ее жизнь в родном доме невыносимой? - спросил я.
прекрасно понимаете, Урия, что я хочу сказать, - заявил я.
нет!
сестру? - спросил я, стараясь ради Агнес говорить как можно более сдержанно
и спокойно.
вопрос. Может быть, да, а может быть, нет, - ответил он.
таких глаз, лишенных даже намека на ресницы.
Будьте добры, мистер Копперфилд, называйте ее "Агнес"!
он.
говорить... Как не стал бы говорить... Джеку Кетчу *.
пояснил я, а про себя подумал, что физиономия Урии не могла не вызвать в
памяти это имя. - Я помолвлен с другой молодой леди. Надеюсь. Этого вам
будет достаточно.
подтвердить, как вдруг он вцепился в мою руку и сильно ее сжал.
своим доверием в тот вечер, когда я изливался перед вами от полноты сердца,
а потом вас стеснил, улегшись спать у камина, о! в таком случае я никогда не
сомневался бы в вас! Но раз это так, как вы говорите, я немедленно уберу мою
мать и буду счастлив это сделать. Надеюсь, вы извините эти предосторожности,
внушенные любовью? Какая жалость, мистер Копперфилд, что вы не удостоили
меня своим доверием! Сколько раз вам представлялся удобный случай! Но вы
никогда меня не удостаивали своим расположением, как мне бы того хотелось.
Знаю, вы никогда меня не любили так, как я люблю вас!
прилагал все усилия, какие только можно было приложить, не нарушая приличий,
к тому, чтобы ее вырвать, но это мне не удалось. Он продел ее под рукав
своего темно-красного пальто и крепко притиснул к боку, и я вынужден был
идти с ним рядом.
которым уже сияла луна, серебря далекие окна.
после длительного молчания, - что, на мой взгляд, Агнес Уикфилд настолько же
выше вас и так же чужда всем вашим устремлениям, как вот эта луна.
сознайтесь, мистер Копперфилд, что вы не любили меня так, как я вас любил.
Все время вы считали меня слишком смиренным и ничтожным, я не сомневаюсь.
не люблю никаких излияний.
луны казалось дряблым и серым. - Но как мало, мистер Копперфилд, вы
осведомлены об истинном смирении человека, находящегося в моем положении! И
мой отец и я учились в частной благотворительной школе для мальчиков, а мать
в общественной, тоже благотворительной. С утра до вечера нас обучали
смирению, и больше ничему! Мы должны быть смиренны и перед этой особой и
перед той особой, здесь мы должны ломать шапки, там отвешивать поклоны и
всегда обязаны знать свое место, и всегда унижаться перед высшими! А сколько
этих "высших" у нас было! За свое смирение отец получил бляху старшины * в
школе. И я также. За свое смирение отец получил место пономаря. Люди
почтенные признали его человеком столь хорошего поведения, что решили
оказать ему покровительство. "Будь смиренным, Урия, - учил меня отец, - и ты
далеко пойдешь. Это всегда твердили и мне и тебе в школе, и так оно будет
лучше. Будь смиренным, и ты добьешься своего". И в самом деле, вышло
неплохо.
было наследственным в семье Хипа. Я видел жатву, но никогда не думал о
посеве.
смирением, и с тех пор от смирения не отступал. Я ел мой кусок хлеба с
аппетитом, но смиренно. Смиренно я покончил с учением и сказал себе:
"Держись крепче". Вы предложили обучать меня латыни, но я лучше знал, что
мне нужно. "Людям нравится быть выше тебя, - говаривал мой отец, - вот ты и
пригибайся". Я и теперь, мистер Копперфилд, полон смирения, но все-таки
какая-то власть у меня уже есть.
лицо, - ради того, чтобы я знал о его решении вознаградить себя и
воспользоваться своей властью. Я никогда не сомневался в его низости,
хитрости и озлобленности, но тут впервые я понял, какой неумолимой,
мстительной и подлой может стать натура человека, которую так долго, с самых
ранних лет подавляли.
чтобы снова обеими руками погладить подбородок. Освободившись от него, я
решил этим воспользоваться, и дальше мы шли рядом, но уже не под руку, и
весь остальной путь до дому почти не разговаривали.
духа, то ли ему доставили удовольствие размышления о прошлом, - не могу
сказать, но, во всяком случае, расположение духа у него улучшилось. За
обедом он говорил больше, чем обычно, спросил свою мать (которая была
освобождена от своих обязанностей с того момента, как мы возвратились
домой), не слишком ли он стар, чтобы оставаться холостяком, а однажды бросил
такой взгляд на Агнес, что я готов был отдать все на свете за удовольствие
сбить его с ног.
осмелел. Вина он почти не пил, и эта смелость, мне кажется, вызвана была его
торжеством и усугублялась искушением сделать меня свидетелем того, что
происходит.
уловив взгляд, брошенный на меня Агнес, когда она уходила, я ограничился
одной-единственной рюмкой и предложил последовать за Агнес. И теперь я хотел
поступить точно так же, но Урия меня опередил.
сидевшему - как это было непохоже на прежние времена! - в конце стола. - И я
предлагаю выпить в его честь. Одну-две рюмки, если вы не возражаете. За ваше
здоровье и счастье, мистер Копперфилд!
через стол, а затем, совсем с другим чувством, пожал руку несчастного
джентльмена, его компаньона.
смелость... может быть, и вы предложите какой-нибудь тост, который доставит
удовольствие Копперфилду?
мою бабушку, за мистера Дика, за Докторс-Коммонс и Урию, и как всякий раз он
выпивал по две рюмки; не буду описывать, как он, сознавая свою слабость,
безуспешно пытался с ней бороться, как он мучился от стыда за поведение Урии
и вместе с тем хотел его ублажить, и как ликовал Урия, извиваясь и унижая
его на моих глазах. Тяжело мне было это видеть, и моя рука отказывается об
этом писать.
предложить еще один тост, но смиренно прошу налить рюмку до краев, потому
что этот тост - за самое прелестное создание женского пола!
портрет, на который так была похожа Агнес, поднес ко лбу руку и откинулся на
спинку кресла.
продолжал Урия, - но я преклоняюсь... я обожаю ее!
страшно, как тогда, когда я увидел, какие душевные муки он терпит, сжимая