ми времЯ Горби) многих нас в андеграунде распылило и развело, оглянулсЯ
С уже один, в одиночку, уже на отмели. Но даже при редких встречах с
пьяноватой командой Василька Пятова или с кем другими, когоРто же Я
вслух называю и вспоминаю С о комРто же Я им говорю! (Зыков это пони-
мал.) И Я теперь понимал. От мысли, что он во мне нуждается, Я повесе-
лел, водка (кубанская) стала сладкой. Явилась в памяти и та, старенькая,
притча о волке и собаке, что вдруг встретились на развилке тропы. Собака
хвастала, что шерсть ее лоснится, что теплаЯ будка и что ест она дважды
в день, показывала газеты с рецензиями и фотографиями, также и разные
свои книги в Ярких обложках, изданные в Испании, в Швеции. Но волк не
позавидовал. Волк спросил: ТА что это у тебя, брат, шеЯ потерта?У С косЯ
глазом на вмятый след ошейника, столь отчетливый на гладкойРто шерсти.
(Каждое утро собаке в варево ложку постного масла.) ДаРаРа, старый мой
приятель! Никакие у тебя, брат, не фурункулы, эта напасть совсем иного
происхождения, и ты уже не перестанешь почесываться, потирать шею. Тем
более при встрече с агэшником, у которого, как дружески ни смягчай он
речь, под штопаным свитером топорщитсЯ волчьЯ шерсть, а под вислыми уса-
ми клыки.
Квартира его, рыбьЯ закусь, копчености, полки с
красивыми книгами так и остались в моих глазах, но
дольше всего неуходящим из памяти (вялоуходящим, не
желающим уйти) был вид изящной клавиатуры компьютера
Зыкова. Деликатные, нежные, легкие звуки, сущее порхание
в сравнении со скрежетом моей ржавеющей югославской
монстрихи. МоЯ машинка и компьютер Зыкова никак не
соединялись. Зато во сне их единение делалось словно бы
необходимым (заигрывание с чужой судьбой). Засыпая, Я
невольно спаривал их, и в самом разгоне сна
(сновидческого мельканья) моЯ машинка снабжалась цветным
монитором, то бишь экраном, ей придавалась и порхающаЯ
легкость клавиатуры. Я спал, а гибрид нежно стрекотал,
выдаваЯ строку за строкой. (Было приятно: уже и в снах Я
давно не работал.)
приглашения, мне разбросанные там и сям на столе факсы из иностранных
издательств, вот бы так оно было, теперь знаю, думал Я с вполне экзис-
тенциальным чувством волка, встретившего на развилке эволюционной тропы
пса. њеловек выбирает или не выбирает (по Сартру) С это верно. Но про
этот свой выбор (Сартру вопреки) человек, увы, понимает после. (Понима-
ет, когда выбора уже нет, сделан. Когда выбор давно позади.) Развилка
пути, скажу Я проще. Развилка, стремительно промелькнувшаЯ и полуосоз-
нанная... вот и весь наш выбор! И живи Я, как живет господин Зыков, Я
защищал бы сейчас не андеграунд (неужели?) С Я отстаивал бы в столь
счастливо представившемсЯ случае эту его жизнь, эти книги, эти три Яркие
полки, эти разбросанные на столе факсы? Неужели так?.. Но как отлично,
что Я назвалсЯ богатеньким с частными уроками. Прорыв духа (порыв сегод-
няшнего самоутверждения) мог бы вылитьсЯ в наш с Зыковым спор С в спор
бессмысленный, возможно, безобразный. От менЯ можно ждать всего. Сторож,
приживалРобщажник, никакой не учитель с уроками (Зыков знал, знал!), ни-
какой уже не писатель, никто, ноль, бомж, но... но не отдавший свое ТяУ.
Не отдавший, вот что его царапало.
ты не хочешь. Ты С гордый.
писать повести своей волей?
бить, умелые за бутылкой и отлично, в полутонах, друг друга слышавшие.
молчать?.. Но, вероятно, Я уже должен был выдать ему в ответ нечто суро-
вое и о себе самом горькое, вроде как последнюю правду. Вроде как поотк-
ровенничать с старым другом и раскрыться, а все только потому, что хотел
откровенничать и раскрытьсЯ он. Он. Он хотел.
в запасе, столько и буду жить под. Жить под водой, плавать под водой.
Автономен. Сам по себе.
жить; мы зарылись, как зарываютсЯ в землю и крупный хищник, и мелкие
зверьки от подступавшей зимы с холодами. Мы хотели жить. И ведь Я не го-
ворил, что теперь уже, мол, списком стали меж нами (меж мной и Зыковым)
повесившийсЯ КостЯ Рогов и безумец Оболкин, Вик Викыч, Михаил и сотни,
тысячи подранков, как полуспившаясЯ Вероника. Они никак не были на лич-
ном счету Зыкова, и сиди сейчас на его месте другой (из состоявшихся), Я
бы и другому не поставил в счет. Я был поразительно миролюбив. Я не пос-
кандалил, не лез с Зыковым драться, а уже сколько сидели, пили, толкова-
ли, ворошили прошлое С ночь за окнами! Более того: Я дал понять, что
считаю его, Зыкова, хорошим и что вниз (в агэ) по своим возможностям пе-
редам, пусть это погреет ему душу, пусть поможет ему получить ту или
иную нерядовую премию С да пусть, пусть! С он ведь и впрямь не подл, не
хапнул слишком и не предавал, чего же еще!.. В меру открылись, объясни-
лись. Можно и разойтись. Книги (одна длЯ врача ХолинаРВолина) уже лежали
в красивом пакете, на самом дне; будут шуршать там при скором шаге.
поддавки.
стало легче. И, конечно, кубанская.
не сходил с ума: он вдруг настрочил и послал письма известным писателям,
а также секретарям СП, объяснялсЯ им в любви и, конечно, с просьбой по-
читать тексты (и помочь опубликовать их). Как дурачок, он раскрылсЯ им,
как безумный С пишущий, мол, ваш собрат. Он так и писал им, мол, брат
(вот моЯ проза, вот уровень), С Я ваш подземный брат, который какимРто
несчастным случаем застрял в тупике подполья... Вопль! А особых дваРтри
письма Зыков написал талантливым, тем честным и талантливым, что шли уз-
кой тропкой, настолько в те времена узкой, что уже не до чужой судьбы и
в тягость своя. Зыков еще долго держал в столе, среди мелких вещей (ведь
с ума сходил) веревку, то бишь электрический шнур Кости Рогова, он, мол,
комуРнибудь из них, из талантливых, этот шнур висельника когдаРнибудь,
придет день, покажет. Стиль как степень отверженности: Зыков в проси-
тельных своих письмах не кричал, он выл, выл, выл... И пил. Так пил, что
и после опохмела тряслись руки. Те письма С пять? или шесть? С писал под
его истерическую диктовку Я, у него буквы разъезжались, кто же ответит
алкашу! Я писал те его письма, и можно сказать, мы писали, потому что,
руку на сердце, Я тоже надеялся, что, хотЯ бы рикошетом, один из них ему
(нам) ответит.
утро и считал голубей на подоконниках, что в здании напротив. Вдруг их
восемь. ПочтоваЯ птица голубь.
на улицу.
Шилова Юлия
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий