изменила. Закрепленные за доктором и его домашними комнаты
были заселены, из вещей его собственных и его семьи ничего не
оставалось. От Юрия Андреевича шарахались в сторону, как от
опасного знакомца.
перевелся комендантом в Мучной городок, где по условиям службы
ему с семьей полагалась квартира управляющего. Однако он
предпочел жить в старой дворницкой с земляным полом,
проведенною водой и огромной русской печью во всЈ помещение.
Во всех корпусах городка зимой лопались трубы водопровода и
отопления, и только в дворницкой было тепло и вода не
замерзала.
охлаждение. Вася необычайно развился. Он стал говорить и
думать совсем не так, как говорил и думал босой и волосатый
мальчик на реке Пелге в Веретенниках. Очевидность,
самодоказательность провозглашенных революцией истин всЈ более
привлекала его. Не вполне понятная, образная речь доктора
казалась ему голосом неправоты, осужденной, сознающей свою
слабость и потому уклончивой.
поводам. О политическом оправдании своей семьи и узаконении их
возвращения на родину, и о заграничном паспорте для себя и
разрешении выехать за женою и детьми в Париж.
Андреевич слишком поспешно и рано устанавливал неудачу
приложенных стараний, слишком уверенно и почти с
удовлетворением заявлял о тщетности дальнейших попыток.
справедливые порицания. Но его отношения с Васей портились.
Наконец они раздружились и разъехались. Доктор оставил Васе
комнату, которую сообща с ним занимал, а сам переселился в
Мучной городок, где всесильный Маркел выгородил ему конец
бывшей квартиры Свентицких. Эту крайнюю долю квартиры
составляли: старая бездействовавшая ванная Свентицких,
однооконная комната рядом с ней и покосившаяся кухня с
полуобвалившимся и давшим осадку черным ходом. Юрий Андреевич
сюда перебрался, и после переезда забросил медицину,
превратился в неряху, перестал встречаться с знакомыми и стал
бедствовать.
6
столбами вверх над крышами, а черными струйками курился из
оконных форточек, куда, несмотря на запрещение, продолжали
выводить железные трубы времянок. Городской быт все еще не
налаживался. Жильцы Мучного городка ходили неумытыми
замарашками, страдали фурункулезом, зябли, простужались.
сборе.
оно, при нормированной раздаче хлеба по карточкам, по утрам на
рассвете, бывало, мелко нарезали ножницами хлебные купоны
квартирантов со всего дома, сортировали, подсчитывали,
заворачивали в узелки или бумажки по категориям и относили в
булочную, а потом, по возвращении из нее, кромсали, кроили,
крошили и развешивали хлеб порционно жильцам городка. Теперь
всЈ это отошло в предание. Продовольственную регистрацию
сменили другие виды отчетности. За длинным столом ели с
аппетитом, так что за ушами трещало, жевали и чавкали.
русская печь со свисающим с полатей краем стеганого одеяла.
действующего водопровода. По бокам дворницкой тянулись лавки с
подсунутыми под них пожитками в мешках и сундуках. Левую
сторону занимал кухонный стол. Над столом висел прибитый к
стене посудный поставец.
засучив рукава до локтя, стояла Маркелова жена Агафья
Тихоновна и длинным, глубоко достающим ухватом передвигала
горшки в печи то теснее в кучу, то свободнее, смотря по
надобности. Потное лицо ее попеременно озарялось светом
дышавшего печного жара и туманилось паром готовившегося
варева. Отодвинув горшки в сторону, она вытащила из глубины
пирог на железном листе, одним махом перевернула его верхней
корочкой вниз и на минуту задвинула назад подрумяниться. В
дворницкую вошел Юрий Андреевич с двумя ведрами.
брезгуешь. Картовь печеная в махотке. Пирог с кашей. Пашано.
квартиру тебе стужу. Хочу сразу воды побольше напасти.
Отчистил до блеска ванну цинковую у Свентицких, всю наполню, и
в баки натаскаю. Еще раз пять, а то и десять загляну сейчас, а
потом долго не буду надоедать. Извини, пожалуйста, что хожу.
Кроме тебя не к кому.
Бери задаром. Не торгуем.
ведром, тон уже несколько изменился и разговор пошел
по-другому.
набирай воду, не сумлевайся. Только на пол не лей, ворона.
Видишь, порог заплескал. Наледенеет, не ты ломом скалывать
придешь. Да плотней дверь затворяй, раззява, -- со двора
тянет. Да, сказываю зятьям, кто ты такой есть, не верят.
Сколько на тебя денег извели! Учился, учился, а какой толк?
нахмурился.
знать. Тебе тут Марина заступница, наша меньшая, а то б я не
поглядел, какой ты благородный каменщик, и дверь на запор.
Помнишь Марину-то? Вон она, на конце стола, черненькая. Ишь,
заалелась. Не забижайте, говорит, его, папаня. А кто тебя
трогает. На главном телеграфе телеграфисткою Марина, по
иностранному понимает. Он, говорит, несчастный. За тебя хоть в
огонь, так тебя жалеет. А нешто я тебе повинен, что ты не
выдался. Не надо было в Сибирь драть, дом в опасный час
бросать. Сами виноваты. Вон мы всю эту голодуху, всю эту
блокату белую высидели, не пошатнулись, и целы. Сам на себя
пеняй. Тоньку не сберег, по заграницам бродяжествует. Мне что.
Твое дело. Только не взыщи, спрошу я, куда тебе воды такую
прорву? Ты не двор ли нанялся под каток поливать, чтобы
обледенел? Эх ты, как и серчать на тебя, курицыно отродье.
обвела своих, вспыхнула, что-то стала им выговаривать. Юрий
Андреевич услышал ее голос, поразился им, но еще не разобрался
в его секрете.
кое-что постирать.
китайская ты прачешная, незнамо что!
вам придет, постирает, помоет. Если что надо, худое починит.
Ты их не бойся, доченька. Видишь, другим не в пример, какие
они деликатные. Мухи не обидят.
соглашусь, чтобы Марина для меня маралась, пачкалась. Какая
она мне чернорабочая? Обойдусь и сам.
несговорчивый, Юрий Андреевич. Зачем отмахиваетесь? А если я к
вам в гости напрошусь, неужто выгоните?
голос большой высоты и силы. Марина говорила негромко, но
голосом, который был сильнее разговорных надобностей и не
сливался с Мариною, а мыслился отдельно от нее. Казалось, он
доносился из другой комнаты и находился за ее спиною. Этот
голос был ее защитой, ее ангелом хранителем. Женщину с таким
голосом не хотелось оскорбить или опечалить.
с Мариною. Она часто заходила к нему помочь по хозяйству.
Однажды она осталась у него и не вернулась больше в
дворницкую. Так она стала третьей не зарегистрированной в
загсе женою Юрия Андреевича, при неразведенной первой. У них
пошли дети. Отец и мать Щаповы не без гордости стали звать
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Сапковский Анджей