помостом. В толпе движение, шорохи, шепот - толкаются, тянут шеи поглядеть
на нового ставленника. Смолкает хор, и тотчас восстает высокий, отдающийся
под сводами глас протодиакона:
Дионисий хиротонисатися во епископа богоспасаемых градов: Суздаля, Нижняго
Новагорода и Городца!
вопрошает в наступившей тишине Алексий все еще ясным, хотя и несильным
голосом. Сейчас, в блеске одежд, в жарком сиянии свечей, в роскоши
осыпанных яхонтами, алмазами и жемчугом облачений, пестроцветье атласа,
парчи и шелков, под ярко сияющими в иконостасе огромными образами
суздальского, новогородского, тверского и московского письма, в виду
многочисленных ратей лихих святителей, украшенных мужицкими бородами,
писанных по стенам и сводам собора мастерами Симеона Гордого, перед толпою
разряженных горожан, в громоподобных гласах мужского хора - во всем этом
величии и блеске православной церковности - Алексий, в алтабасной митре, с
драгим посохом, с рукою, слегка вздрагивающею от тяжести поднятого креста,
видится ему очень-очень старым уже!
как-то, возможно, излишне твердо отвечает Дионисий Алексию. Он тоже зело
не молод! Но сух и прям, и огненосен взором, и видится оку Леонтия, что
это - Дионисиев звездный час!
устах Дионисия, слова символа веры.
Дионисия, устало и как-то слишком обреченно произносит:
будет с тобою!
Дионисий отчетисто излагает теперь уже догмат веры о ипостасях триединого
божества, обязуется соблюдать каноны святых апостолов и семи вселенских
соборов, хранить неизменно святые уставы церкви, хранить церковный мир и
повиновение митрополиту и патриарху константинопольскому, быть в согласии
с прочими архиереями, с любовию управлять паствой.
принуждению сильных мира сего, даже и под страхом смерти! - И эта клятва,
такая же традиционная, как и прочие, в его устах звучит неожиданно грозно
и вроде бы даже вызывающе в стольном граде великого князя московского и
владимирского - почему и невольный ропот в толпе: каждому из стоящих в
церкви внятно, по-видимому, что для Дионисия это отнюдь не пустые слова.
многолетия, целования рук... <Что мы делаем?!> - думает Леонтий и вдруг
нежданно понимает, что жизнь идет, и то, к чему призывает Дионисий,
произойдет рано или поздно, не может не произойти! И что усталость и даже
смерть отдельного человеческого существа - гибель Никиты и тысяч иных
смердов и ратников, грядущая уже вскоре смерть владыки Алексия - все это
ничто, ежели живы, ежели продолжают жить народ, язык, земля Русская! Он
глубоко вздыхает, провожая взглядом гордую спину суздальского
новопоставленного епископа, возвращающегося в алтарь. Складываясь двумя
рядами, уходит, втягивается в царские врата атласная и золотая вереница
иерархов церковных. Прилюдное действо окончено. Дальнейшее происходит там,
у престола, а здесь начинается литургия.
крестообразно, на престоле. Голова опущена на руки. На темени его
раскрытое Евангелие письменами вниз. Архиереи, столпясь, возлагают руки на
Евангелие.
собора, - говорит Алексий, - божественная благодать, всегда немощная
врачующи и оскудевающая восполняющи, пророчествует благоговейнейшаго
игумена Дионисия во епископа Суздалю, Новугороду Нижнему и Городцу!
Помолимся, убо, о нем, да приидет на него благодать Всесвятого Духа!
хор.
подражателем! - просит Алексий, обращаясь к Богу. - Да будет светом сущих
во тьме, светильником в мире, да предстанет престолу Его непостыдно!
по очереди подходят и целуются с ним.
Христово, а новопоставленный - Святую Кровь в чаше. Ведает ли кто-нибудь
из предстоящих, что скоро, очень скоро, Дионисий приобщит крови не токмо
себя и нескольких иереев, но и весь Нижний Новгород? И то будет не
преображенная, а самая подлинная кровь, причастная жертва, принесенная
нацией на алтарь русской государственности!
правления. Теперь его сможет остановить только смерть.
подушках, прикрывши глаза. Служки суетились около него и, только завидя
Леонтия, отступили, неслышно удаляясь из покоя.
ожил и засверкал вновь. - Не ведаю, но мню, что нынче приходит пора новых
людей. Тех, которые не будут ждать, терпеть и готовить грядущее, как мы,
но творить и действовать, ввергаясь во брани!
своего.
владимирских это теперь - московский престол! - докончил он твердо. - И
что конечное сокрушение Твери - дело всей земли, а не только одного
московского князя!
очами. Перед ним был все тот же Алексий, победивший Романа, выдержавший
гибельное киевское заключение, руководитель страны, пастырь народа и
смиритель царствующих.
вечернего молитвенного правила!
костями тело, в коем заключен неумирающий дух небесного воина, Алексий
договаривает ему:
Тверского и встретиться с Киприаном. Об этом через Иоанна Дакиана
настоятельно просит Филофей.
снять проклятие, наложенное им на Михаила, чего требовал и патриарх
Филофей, и заключенный мир и попросту здравый смысл днешних политических
отношений, а также рукоположить нового тверского епископа, Евфимия, что он
и совершил на Средокрестной неделе, в четверг, девятого марта.
образован, что не могло не расположить к нему Алексия, скромен, сдержан и
совершенно равнодушен к телесным благам. Никаких жалоб на морозы, трудные
дороги, непривычную еду, размирья и прочее, к чему так часто бывали
неравнодушны приезжие из теплых западных стран, Алексий от него не
услышал. О Литве Киприан судил здраво, хотя и очень сдержанно, не
выказывая никакого мнения о литовских князьях. Даже внешний вид Киприана
располагал - эта его аккуратная борода; застегнутая на все мелкие частые
пуговицы долгая византийская сряда, сверх которой у Киприана была небрежно
наброшена на плеча драгоценная (видимо даренная литвинами) кунья шуба,
ценности которой он то ли не ведал, то ли не желал знать, иногда оставляя
ее в санях без догляда, ежели приезжал куда на краткий срок.
долгие службы. Остаться с глазу на глаз с владыкою все не удавалось.
Случай представился уже в день отъезда.
нынче находился великий князь и едва ли не весь двор. Дмитрий, возродив
обычаи прадеда, почасту жил в Переяславле, где отстроил палаты, правда не
в Клещине, а в самом городе, и охотничий домик для себя возвел в лесу,
невдали от Берендеева, где дичь была непуганая и леса преизобиловали
всяким зверем.
где отдыхал митрополит, и начал было торопливо и потому сбивчиво говорить
о своих впечатлениях о Киприане.
не явился ни разу?!
был устал и жалок.
должен мешать ему в этом! - ответил он, а взглядом договорил то, о чем
воспретил вопрошать: <Ежели Филофей Коккин и обманывает меня, мне о том
неведомо, и я не желаю этого знать! На борьбу с человеком, коего я считал
своим другом и коему верил, меня уже не хватит!>
считать двух служек Алексия и двух сопутников Киприана, в обширном, обитом
кожею и устланном шкурами владычном возке. В окна, затянутые пузырем,
льется слепительное мартовское сияние, сверкают сырые снега, поля истекают