меньшими по размеру палатками, и все это составляло одного золотого зверя из
ветра и полотна.
движении. Дрожь пробегала даже по самым туго натянутым стенам, а под крышами
куски ткани кружились в вихре, словно юбки дервишей, издавая непрерывный
вздох. В этих полотняных домах были люди: некоторые ходили по веревочной
паутине, словно под ногами у них были твердые доски, другие сидели под
огромными окнами в крыше, обратив свои лица к стене Первого Доминиона,
словно ожидая, что их позовут оттуда в любой момент. Но если бы такой зов и
раздался, никто бы не стал суетиться в лихорадочной спешке. Атмосфера была
столь же уравновешенной и успокаивающей, как и движение танцующих парусов
над головой.
место, где мы сможем уложить мистифа.
Но Паю она не нужна. Порчу снимешь с помощью лекарств. Только близость
Первого Доминиона сможет исцелить его.
Отнесем его поближе к Просвету.
Миляга, - сказал Флоккус. - А теперь иди за мной и веди себя уважительно по
отношению к этому месту.
палатку, где стояла дюжина низких грубых кроватей, большинство из которых
были не заняты. Миляга положил Пая на одну из них и принялся расстегивать
его рубашку, а Флоккус отправился за холодной водой, чтобы смочить пылающую
кожу Пая, и кое-каким пропитанием для Миляги и себя. В ожидании его
возвращения Миляга изучал, насколько распространилась порча, но чтобы
завершить обследование, ему пришлось бы раздеть мистифа догола, а в
присутствии стольких незнакомцев поблизости ему этого не хотелось. Мистиф
был недотрогой (прошло много недель, прежде чем Миляге пришлось увидеть его
голым), и он не собирался унижать его достоинство, даже в нынешнем его
состоянии. Однако из проходивших мимо людей лишь немногие удостаивали их
беглым взглядом, и через некоторое время он почувствовал, как страх сжимает
его сердце. Он сделал уже почти все, что было в его силах. Они были на краю
обжитых Доминионов, где теряли смысл любые карты и начиналась тайна тайн.
Что толку испытывать страх перед лицом неуловимого? Он должен побороть его и
продолжить свою миссию с Достоинством и сдержанностью, вверяя себя силам,
которые наполняют этот воздух.
может ли он поухаживать за Паем в одиночестве.
найти.
действием порчи и источавшие серебристый гной, запах которого ударил ему в
нос, словно нашатырный спирт. Тело, пожираемое порчей, выглядело не только
ослабевшим, но и каким-то расплывающимся, словно его очертания и плоть
вот-вот готовы были превратиться в пар. Миляга не знал, является ли это
следствием порчи или просто особенностью состояния мистифа, когда слабели
его силы, а значит, и способность формировать свой внешний облик под
воздействием взглядов со стороны, но, наблюдая за этими изменениями, он стал
вспоминать о воплощениях мистифа, которые ему довелось увидеть. Мистиф-Юдит;
мистиф-убийца, облаченный в доспехи своей наготы; возлюбленный андрогин их
брачной ночи в Колыбели, который на мгновение принял его обличье, пророчески
предвосхищая встречу с Сартори. И вот теперь он предстал перед ним туманным
сгустком, который мог рассеяться при первом же прикосновении.
поддавшись гипнозу воспоминаний, успел наступить вечер. Рядом с постелями
тех, кто лежал рядом, горели светильники, но ложе Пай-о-па ничем не
освещалось. Когда он вновь перевел взгляд на тело мистифа, оно было едва
различимо во мраке.
пришедшего.
смирением подчинялось капризам ветра, как и полотно над головой, Миляга
увидел, что падение Изорддеррекса не прошло для него бесследно. Несколько
порезов виднелись на лице и шее, а на животе была рана посерьезнее. Но
вполне возможно, что для человека, который отмечал воскресенья, каждый раз
сплетая себе новый терновый венец, эти страдания были манной небесной.
умирающих, что большую часть времени приходится тратить на свершение
обрядов.
по позвоночнику.
Боюсь, как бы к нам не заявился какой-нибудь смертник с бомбой и не взорвал
здесь все к чертовой матери. Психология ублюдка: если он повержен, то и все
остальное должно рухнуть.
сказал Миляга.
вооруженное восстание. На Постном Пути идет рукопашный бой. Доминионы
дрожат. И даже Первый.
сгущающиеся сумерки. Хотя Флоккус и намекал на то, что близость Просвета
может оказаться небезопасной, никаких признаков этого Миляга не замечал.
Либо он находился под защитой Афанасия, либо сам был в состоянии
противостоять любому враждебному влиянию. Так или иначе, он мог изучать
открывшееся перед ним зрелище без всяких побочных эффектов.
отмечена ни облаком тумана, ни даже просто стеной более густых сумерек.
Пустыня переходила в пустоту, сначала теряя четкость очертаний, а потом
обесцвечиваясь и утрачивая подробности, словно стертая укрывшейся по другую
сторону силой. Это постепенное растворение твердой реальности, это зрелище
мира, истонченного до дыр, за которыми зияло ничто, произвело на Милягу
крайне угнетающее впечатление. Не ускользнуло от его внимания и сходство
между тем, что происходит здесь, и состоянием тела Пая.
признаков изменения.
пробегает рябь.
место - не для точных исследований. Наблюдатели приходят здесь в поэтическое
настроение. Ученые обращаются к сонетам. Иногда в буквальном смысле. - Он
рассмеялся. - Кстати сказать, это была шутка. Просто на тот случай, если ты
начнешь беспокоиться насчет того, что твои ноги говорят в рифму.
Афанасий. Может быть, лучше увезти Пая отсюда, пока это еще можно сделать?
стоит мистифа сдвинуть с места, и он тут же умрет. Порча - это ужасная
штука, Миляга. Если у Пая и есть хоть какой-нибудь шанс выздороветь, то
только здесь, рядом с Первым Доминионом.
напоминает смерть.
- сказал Афанасий.
чтобы мы могли попрощаться.
думая, как неплохо было бы сейчас завалиться в бар и заказать чего-нибудь
покрепче. Он направился было к постели Пая, но тут его окликнул голос,
слишком грубый для этого святого места и настолько невнятный, что можно было
предположить, будто его обладателю удалось найти тот бар, о котором мечтал
Миляга, и осушить в нем все бутылки.
которых стало существенно меньше со времени их последней встречи.
потряс ее. - Но вот ты стоишь передо мной, живой, как свинья. Кто бы мог
подумать, а? Мы, вдвоем, в таком месте...
измученного скорбью заговорщика, с которым Миляга встречался на Кайт Хилл.
Скорее уж он мог сойти за клоуна, в своих сшитых из клочков штанах, кое-где
заколотых булавками, на превращенных в клочья подтяжках, и в расстегнутой
разноцветной блузе, - и надо всем этим лысая голова и щербатая улыбка.
Сертаков Виталий
Трубников Александр
Березин Федор
Якубенко Николай
Сапковский Анджей
Березин Федор