Чтение 133–й страницы книги ~Призвание варяга~

почти вся наша знать тайком помогла "финским родственникам".

Доходило до удивительного, - наш офицер дрался со шведами не на живот,
но -- на смерть. Затем, по более мягкому Уставу Северной армии, получал
положенный отпуск и... Уходил в лес к финским "повстанцам". Там он ровно
месяц стрелялся с русскою армией, а затем отпуск заканчивался и тот самый
человек, что стрелял только что в русских, опять возвращался в... русскую
армию. И это не вызывало ни у него, ни у русских какого-то морального
отторжения.

Мало того, - в России негласно считалось, что человека нельзя принудить
стрелять в его родственников. И поэтому офицеры Северной армии воевали
только на побережье -- исключительно со шведскою армией. "Карательные" ж
операции против "повстанцев" лежали на совести Главной армии, набираемой
исключительно из славян.

При всем том, - стороны вели себя "по-джентльменски". Пленных с обоих
сторон лишь лишали оружия и -- сдавали: мы их отпускали не далее пяти верст
от расположения русских. Они -- нас, допросив, выводили тайком к Нарвской
заставе. Такая вот -- удивительная война.

Открою секрет, - русским не с руки было раздувать какой-то скандал.
Дело в том, что в ходе прежних кампаний русская армия понесла большие потери
-- особенно среди офицерского корпуса. Иной раз поручику приходилось принять
команду над ротой, а капитану порой -- батальон!

К счастию, - рядом всегда был резерв офицеров. Пруссия, "выбитая" из
дальнейших войн победительной Францией, всегда имела огромный запас
офицеров. И по Тильзитскому договору Франция "не ограничивала инициатив
уроженцев Мемельского края по службе в рядах армии третьих стран".

Другое дело, что обиды ко Франции носили в себе померанцы с силезцами,
коих поляки нещадно вырезывали с согласия лягушатников. И сии офицеры делали
вид, что они -- родом из Мемеля и на том основании переходили под нашу руку.

Это было, разумеется, незаконно и в быту называлось "владением
марками". Согласно уставам Мемельского края, "мемельцем признавался лишь
тот, кто владел в крае наделом (die Mark) и выращивал на нем хлеб".

Поэтому прусские офицеры по прибытии в Мемель приходили к тамошней
Ратуше, покупали одну (sic!) почтовую марку (die Mark!) и клали ее в
указанное место на площади.

Собственным родовым кинжалом сие место взрыхлялось и в землю бросалось
ржаное зерно, - после чего офицер сразу же становился "Мемельцем" и с этой
минуты мог воевать с ненавистною Францией!

С точки зрения даже здравого смысла сие, конечно же, было политическим
свинством. Когда заключался Тильзитский договор, никто и не думал, что
станут так издеваться над его буквой и смыслом. И позиция России, особенно
привечавшей таких офицеров, не находила поддержки у "культурного общества".

Поэтому-то Россия и не слишком-то возмущалась появлением наших ребят
средь финских "повстанцев". У нее самой было рыльце в пушку!

Столь оглушительные итоги "финского недовольства" принудили Россию к
"тихому миру". Вскоре были приняты условия финнов, при коих они сложили
оружие, финским Наместником становился любезный им фон Спренгтпортен, а
Финляндия присоединялась не совсем чтоб к России, - но была ей вассальна,
как часть "лютеранских земель в составе Ливонии".

Кроме того, - Россия впервые в своей истории признала Право Парламента
финнов и обещалась во всем соблюдать Автономию и все его Привилегии.
(Настолько тяжким оказалось поражение в финских лесах!)

Из сей истории стороны сделали разные выводы. В России впервые
задумались над идеологической работой со своим родным населением. Вообразите
себе, - на своей шкуре Россия наконец осознала -- насколько тяжка и грозна
"дубина народной войны"!

В российской Истории сие -- удивительная закономерность. Здесь как
нигде верно: "Не было Счастья, да Несчастье вдруг помогло". За пару лет до
Нашествия при Штабе Армии впервые возникли структуры, готовые "идти в народ"
(к тому самому -- вчерашнему "быдлу"!) и разъяснять ему (еще вчера -- "скоту
говорящему"!) почему надобно любить "Царя-батюшку" и чем именно дурны
якобинцы.

Русский народ -- чудовищно терпелив, незлобив и отзывчив на ласку.
Довольно было "начальству" посмотреть на людей именно -- как на Людей и все
нам простилось... Русский мужик почуял "почтение" к себе со стороны "Власть
предержащих" и в лихую годину отплатил сторицей...

Не будь в Войну столь же решительного народного Движения (навроде
финского в 1810 году) на Борьбу с "Оккупантом", черт его знает -- чем бы все
кончилось...

Швеция из сего извлекла немного иное. Впервые за долгие годы финны
воевали "без шведов". И, как ни странно, - чисто финская народная армия
добилась в сто крат больших успехов, чем шведская регулярная. В итоге, - с
неких пор финны стали отказываться от услуг шведского офицерства, полагаясь
лишь на "народные" силы.

Поэтому в Швеции самой зародилось "просветительское движение",
считающее, что... Не нужно в очередной раз "покорять эту Финляндию".

Финляндия стала рассматриваться - некой "буферной зоной" меж Европой и
русским варварством. Но из этого "буфером" стала и моя Родина!

Впервые в Европе раздались голоса в поддержку нашей Свободы (не только
от русских, но и -- шведов с немцами!). С этаким "международным балансом
сил" и влияний -- Европы и "не-Европы"! Но именно об этом мы и мечтали!

Самые ж поразительные выводы из сего сделала Франция. Опыт отчаянной
борьбы финнов с Россией и наша фактическая поддержка сего показалась
энциклопедистам свидетельством нашей готовности взбунтоваться. (Книжники
любят выдавать свои умозренья за истину.)

Поэтому они пригласили к себе с визитом фон Спренгтпортена и всячески
его улещали.

Я в свою очередь встречался с Учителем. Передал ему все мои связи,
пароли и явки и самых важных из "крестников". С Талейраном понятно -- он был
полностью "на крючке". С Фуше у меня не было той уверенности.

Я доложил о поразительной инертности графа в моем отношении и о том,
что, в принципе, на него теперь есть компромат. Он допускал существование
казино по личным мотивам. Я не знал, можно ли на него "давить" чрез его дочь
и внуков и прочее... Но я обо всем доложил фон Спренгтпортену.

Как это ни странно, - я тогда и не знал, что Фуше со мной -- одной
Крови. И именно поэтому он меня так жалеет. Но об этом, как выяснилось, знал
сам фон Спренгтпортен. Но он мне ничего не сказал, сознавая что меня ждут
допросы и, может быть -- пытки.

Забегая вперед, доложу, что наши люди "работали" потом "по Фуше" и в
самый сложный момент -- посреди 1812 года граф Фуше нам немало помог в
организации "мятежа генерала Мале", после коего моральный дух армии
якобинцев в России стал отрицательным. Но все сие -- не мои тайны, - в
"мятеж" замешаны весьма многие и я не смею углубляться в эти подробности.

Как бы там ни было, - Фуше с Талейраном по сей день числятся во всех
разведках "на мой счет" и мне сие -- отчасти приятно. Знаешь хотя бы, что --
работал недаром...

Французы тем временем кончили с австрияками при Ваграме. Средь
австриячек, наводнивших Париж в свите новой Императрицы, оказалось немало
"штучек" и я целиком захватился интрижкой с женой их посла. Она была немкой
с мадьярскою Кровью, так что мы с ней друг друга поняли в темпе чардаша.

Австриячка была в самом соку, но ее окружение просто выводило меня из
себя. Особо донимал брат моей пассии - князь Эстерхази. Он открыто ревновал
к сестре и на каждом шагу говорил гадости.

И вот - однажды я узнаю, что из Австрии прибыл вестовой с диспозицией
австрийских войск для войны с Россией. Эти бумаги должны были получить
"добро" Бонапарта. Когда моя пассия сообщила сие, она даже пристально
заглянула в мои глаза, но я только крепче поцеловал ее и, потянувшись всем
телом, спросил:

- "Какое это имеет значение?"

- "Мой муж сказал мне, что ты - шпион. Он говорит, что ты лишь ради
этого спишь со мной", - у княгини были рыжие волосы, сходные по цвету с
мехом лисы и я любил скручивать их в колечки. Они были так густы и
прекрасны, что простыней рассыпались подо мной, стоило нам оказаться
наедине. Как у всех рыженьких, у нее были мелкие конопушки и она их
стеснялась, припудривая, а мне - нравилось.

Это был ее второй брак. Первого мужа княгини убило при Вене в 1805 году
и больше всего она любила гладить рукой мои шрамы, полученные в ту кампанию.

В день смерти ее первого мужа двое офицеров победительной армии
"воспользовались" ее телом, а потом еще пару месяцев передавали друг другу с
рук на руки. Судьба красивых женщин в покоренных столицах не может не быть
ужасной.

Теперь княгиня делала все, чтоб жизнь ее нового благоверного стала
адом. А развестись он не мог, да и - не хотел. Женитьба сделала его послом
во Франции...

Женщины - странные существа.

Я помню, как тогда обнял княгиню, поцеловал и шепнул:

- "Я - лив и русские мне не указ. Я с тобой лишь ради тебя, Счастье
мое... Я - Люблю тебя!" - и прелестная австриячка немедля растаяла. Как
теплый воск.

Уже ночью, когда милая закрыла глаза, я вылез из алькова, оделся в мой
новый наряд, - темный мундир с мягкими сапогами на тонкой кожаной подметке
без шпор, вложил в ножны "Жозефину", проверил на месте ль отмычки,
выкованные мне Петером, и вышел из спальни.

Было очень темно, но я нарочно часто ходил по посольству с завязанными
глазами, - иной раз мы играли с княгинею в жмурки, другой -- я делал вид,
что дурачусь...