покрытых лоскутами толя.
желая одиночества, к вечеру пошел на огневые позиции первой батареи, хотя
уже днем побывал там.
Багровея от усилий, она подымалась в прозрачной черноте небес, и в ее
гневном свете совсем особо, тревожно и настороженно выглядела ночная
пустыня, длинноствольные пушки, противотанковые ружья и минометы. По
дороге потянулся караван верблюдов, запряженных в скрипящие деревенские
подводы, груженные ящиками со снарядами и сеном, и все несоединимое
соединилось, - тракторы-тягачи, и автофургон с типографской техникой
армейской газеты, и тонкая мачта рации, и длинные верблюжьи шеи, и
плавная, волнистая верблюжья походка, такая, словно во всем верблюжьем
теле не было ни одной твердой кости, а все оно было отлито из каучука.
такая же, больше черная, чем красная, выплывала огромная луна над
пустынным полем, где сражалась дружина Игоря. Вот такая же луна стояла в
небе, когда полчища персов шли на Грецию, римские легионы вторгались в
германские леса, когда батальоны первого консула встречали ночь у пирамид.
скупое сито сгусток великих событий, отсеивает солдатские страдания,
смятение, солдатскую тоску. В памяти остается пустой рассказ, как были
построены войска, одержавшие, победу, и как были построены войска,
потерпевшие поражение, число колесниц, катапульт, слонов либо пушек,
танков и бомбардировщиков, принимавших участие в битве. В памяти
сохранится рассказ о том, как мудрый и счастливый полководец связал центр
и ударил во фланг и как внезапно появившиеся из-за холмов резервы решили
исход сражения. Вот и все, да обычный рассказ о том, что счастливый
полководец, вернувшись на родину, был заподозрен в намерении свергнуть
владыку и поплатился за спасение отечества головой либо счастливо
отделался ссылкой.
луна низко нависла над полем славы, - спят, раскинув широко руки,
богатыри, закованные в кольчуги, валяются разбитые колесницы либо
подорванные танки, и вот победители с автоматами, в развевающихся
плащ-палатках, в римских касках с медными орлами, в меховых гренадерских
шапках.
артиллерийской батареи и слушал разговор двух красноармейцев, лежавших под
шинелями у орудий. Командир батареи с политруком ушли в штаб дивизиона,
подполковник, представитель штаба фронта - артиллеристы узнали, кто он, у
связного, - казалось, крепко заснул. Красноармейцы блаженно дымили
самокрутками, выпускали клубы теплого дыма.
отличает истинных друзей, - уверенностью, что каждая пустая мелочь,
происшедшая в жизни одного, всегда значительна и интересна для другого.
может в этих ботинках.
следа насмешки и безразличия, - он весь был полон интереса к событию.
девчонка болеет. Ну, баба, знаешь.
совсем пропадаем от военных трудностей.
не может, что на передовой. Она твой паек видит.
что хуже этого дела на свете нет.
бутылками отбиваться.
немцы ни разу не пускали здесь танков.
вечного семейного разговора - кому больше тяжести выпало в жизни, мужчине
или женщине, один нерешительно сказал:
тяжелое и лежит потом неделю.
какие кругом безводные, окаянные места.
говорил о солдатских женах, и одновременно не отказаться от них:
лезвиях и опасных бритвах, о новом кителе командира батареи, о том, что
все равно, как ни тяжело, а жить на свете хочется.
видел: стоит луна над полем, и кругом лежат побитые богатыри.
воробьиного рода, наше дело телячье.
60
миллиметра", - определило привычное ухо. В мозгу пронеслись мысли, обычно
связанные с разрывами вражеских мин и снарядов: "Случайный? Единичный?
Пристрелка? Не взял бы в вилку. А вдруг огневой налет? А не пустит ли
танки?"
подумал Даренский.
тревожный. Сразу же, чем бы ни занят был солдат, держал ли в руке ложку,
чистил ли винтовку, писал ли письмо, ковырял ли пальцем в носу, читал ли
газетку или был поглощен полным бездумьем, которое посещает иногда в
свободные минуты солдата, - он мгновенно поворачивает голову, тянет
жадное, умное ухо.
затем слева, и все вокруг затрещало, загремело, задымилось, задвигалось.
прорывался дым.
животные, опрокидывая подводы, бежали, волоча за собой обрывки упряжи.
Даренский, не обращая внимания на рвущиеся снаряды и мины, встал во весь
рост, потрясенный ужасным зрелищем.
видит последние дни своей родины. Чувство обреченности охватило его. Этот
страшный крик мечущихся среди песков верблюдов, эти русские тревожные
голоса, эти бегущие к укрытиям люди! Погибала Россия! Погибала здесь,
загнанная в холодные приазиатские пески, погибала под угрюмой и
равнодушной луной, и милая, бесконечно любимая им русская речь слилась с
воплями ужаса и отчаяния разбегавшихся, покалеченных немецкими минами
верблюдов.
ко всему слабому и бедному, живущему в мире; почему-то всплыло темное,
старое лицо калмыка, встреченного им в степи, и показалось ему близким,
давно знакомым.
нужно, если поражение свершится.
себя командование батареей в безрадостном бою, закричал:
Рокоссовский и Еременко отдали войскам приказ о наступлении, решившем в
течение ста часов судьбу Сталинградского сражения, судьбу
трехсоттридцатитысячной армии Паулюса, определившем перелом в ходе войны.
танковый корпус полковника Новикова и информировать группу Генерального
штаба о боевых действиях корпуса.
61
произвела массированный налет на СталГРЭС. Восемнадцать бомбардировщиков
сбросили тяжелые бомбы на станцию.
полностью приостановила работу станции.