делать только тогда, если мать не может родить.
на кровать:
утоплюсь, а рожать не буду!
Сильвестрова как?
двери.
вечно у них беспорядок в любви! Ромео и Джульетта, Отелло и Дездемона,
Онегин и Татьяна, Вера и Сильвестров. Когда это кончится? Когда, наконец,
на сердцах влюбленных будут поставлены манометры, амперметры, вольтметры и
автоматические быстродействующие огнетушители? Когда уже не нужно будет
стоять над ними и думать: повеситься или не повеситься?
девочек-командиров, чтобы поговорить с ними о Вере. Полная крас-
нощекая Оля Ланова выслушала меня приветливо-серьезно и сказала:
ничего не сделаешь. И уследить нельзя. Девочки говорят: будем следить.
Конечно, будем, но только не уследим.
начиналась с визита Веры, которая приходила растрепанная, заплаканная и
убитая горем, усаживалась против меня и несла самую возмутительную чушь о
пропащей жизни, о моей жестокости, о разных удачных случаях кесарева
сечения.
жизненной философии, которых она была лишена в вопиющей степени.
радости, развлечения, удовольствия, утехи. Ты думаешь, что жизнь - это
бесплатный праздник. Пришел человек на праздник, его все угощают, с ним
танцуют, все для его удовольствия?
больше бывает труд, разные у человека заботы, обязанности, так живут все
трудящиеся. И в такой жизни больше радости и смысла, чем в твоем
празднике. Это раньше были такие люди, которые сами не трудились, а только
праздновали, получали всякие удовольствия. Ты же знаешь: мы этих людей
просто выгнали.
всегда страдать.
тебя родится сын, ты его полюбишь, будет у тебя семья и забота о сыне. Ты
будешь, как и все, работать и иногда отдыхать, в этом и заключается жизнь.
А когда твой сын вырастет, ты будешь часто меня благодарить за то, что я
не позволил его уничтожить.
посматривать на свое будущее без страха и отвращения. Я мобилизовал все
женские силы колонии, и они окружили Веру специальной заботой, а еще
больше специальным анализом жизни. Совет командиров выделил для Веры
отдельную комнату. Кудлатый возглавил комиссию из трех человек, которая
стаскаивала в эту комнату обстановку, посуду, разную житейскую мелочь.
Даже пацаны начали проявлять интерес к этим сборам, но, разумеется, они не
способны были отделаться от своего постоянного легкомыслия и несерьезного
отношения к жизни. Только поэтому я однажды поймал Синенького в только что
сшитом детском чепчике:
глядя в сторону.
это такое?
"До чего ты распустился". Я говорю: "Это я отнесу Вере". А она сказала:
"Ну хорошо, отнеси". Я побежал к Вере. А Вера пошла в больничку. А вы
говорите - порвешь...
страстью, с какой требовала от меня кесарева сечения, она бросилась в
материнскую заботу. В колонии снова появился Сильвестров, и Галатенко, на
что уж человек расторопный, и тот развел руками:
летел вперед, обволакивая пахучим веселым дымом широкие поля советских
бодрых дней. Советские люди смотрели на нашу жизнь и радовались. По
воскресеньям к нам приезжали гости: студенты вузов, рабочие экскурсии,
педагоги, сотрудники газет и журналов. На страницах газет и
двухнедельников они печатали о нас простые дружеские рассказы, портреты
пацанов, снимки свинарни и деревообделочной мастерской. Гости уходили от
нас чуточку растроганные скромным нашим блеском, жали руки новым друзьям и
на приглашение еще приходить салютоварил и говорили "есть".
джентельмены вежливо щурились на примитивное наше богатство, на древние
монастырские своды, на бумажные спецовки ребят. Коровником нашим мы тоже
не могли их удивиить. Но живые хлопчачьи морды, деловой сдержанный гомон и
чуть-чуть иронические молнии взглядов, направленные на рябые чулки и куцые
куртки, на выхоленные лица и крошечные записные книжечки, удивляли гостей.
хотели верить, что мы разобрали монастырскую стену, хотя стены и на самом
деле уже не было. Просили разрешения поговорить с ребятами, и я разрешал,
но категорически требовал, чтобы никаких вопросов о прошлом ребят не было.
Они настораживались и начинали спорить. Переводчик мне говорил, немного
смущаясь:
было плохое, тем больше вам чести.
же не интересуемся прошлым наших гостей.
кирпич за кирпичом, мы снова терпеливо складывали строгие пролеты школьной
культуры.
твердой аккуратной дорожке тихонько доживает рябенькая сухая корочка льда.
По шляху кто-то едет, и на телеге весело дребезжит пустое ведро. Небо
синее, высокое, нарядное. Алый флаг громко полощется под весенним теплым
ветром. Парадные двери клуба открыты настежь, в непривычной прохладе
вестибюля особенная чистота и старательно разостлан после уборки половик.
сторонке, стеклянные крыши косят на подпорках. На краях парников сидят
пацаны и девчата, вооруженные острыми палочками, пикируют рассаду и
неугомонно болтают о том, о сем. Женя Журбина, человек выпуска тысяча
девятьсот двадцать четвертого года, первый раз в жизни свободно бродит по
земле, заглядывая в огромные ямы парников, опасливо посматривает на
конюшню, потому что там живет Молодец, и тоже лепечет по интересующим ее
вопросам:
Да? А как это пахать?
узлами, со свечками. Целую ночь тарабанили на колокольне. Под утро
разошлись, разговелись и забродили пьяные по селу и вокруг колонии. Но
тарабанить не перестали, лазили на колокольню по очереди и трезвонили.
Дежурный командир, наконец, тоже полез на колокольню и высыпал оттуда на
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Круз Андрей
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Никитин Юрий