утра он встречался на улице с кем-нибудь из старших учеников, лицо его
немедленно пухло и наливалось кровью, он собирался с силами, произносил:
"Доброе утро", и этим все ограничивалось. Ганно Будденброк понимал, что
его бояться нечего, да к тому же г-н Баллерштедт почти никогда его не
спрашивал. Он слишком часто встречался с дядей этого ученика - Христианом,
в обстановке, явно свидетельствовавшей о слабостях рода человеческого,
чтобы вступать с племянником в какие-либо конфликты.
рукой, украшенной брильянтовым перстеньком, и заглянул в записную книжку:
- Перлеман! Обзор!
заметить. Он был одним из самых низкорослых, этот успевающий ученик.
шею. - "Книга Иова" состоит из трех частей. В первой описывается жизнь
Иова до испытания, ниспосланного ему господом; глава первая, стихи от
первого до шестого. Во второй говорится об упомянутом испытании и о том,
что в связи с этим произошло; глава...
угодливой робостью ученика, поставил ему хороший балл. - Хейнрице,
продолжайте.
интересовало. Он засунул в карман складной ножик, который только что
разглядывал, с шумом поднялся с места - нижняя губа у него отвисла - и
откашлялся густым, хриповатым, совсем уже мужским голосом. Все были
недовольны, что он сменил тихонького Перлемана. Покуда тот говорил, можно
было о чем-нибудь помечтать и понежиться в теплой комнате под убаюкивающее
шипенье газовых ламп. Мальчики еще чувствовали себя усталыми после
воскресенья; в это холодное мглистое утро все, стуча зубами и вздыхая,
выбирались из теплых постелей. Как хорошо, если бы маленький Перлеман
тихонько бормотал что-то до конца урока, Хейнрице же обязательно начнет
препираться с учителем...
заработал губами и, вскинув брови, уставился в лицо юного Хейнрице.
Налившаяся кровью голова учителя тряслась от страшного напряжения; наконец
он выдавил из себя: "Итак..." Как только ему это удалось, все пошло как по
маслу.
и легко, - но у вас всегда наготове какая-нибудь отговорка. Если вы были
больны прошлый раз, то у вас тем не менее было достаточно времени
наверстать пройденное; и к тому же, раз в первой части говорится о жизни
Нова до испытания, а во второй об испытании, то, право же, по пальцам
можно высчитать, что в третьей речь будет идти о том, что было с ним после
перенесенных бедствий. Но у вас нет интереса к учению; вы человек слабый и
всегда еще стараетесь оправдать свою слабость и как-нибудь да выгородить
себя. Заметьте, Хейнрице, что, пока вы не одолели в себе этой слабости,
вам не удастся нагнать класс и выправить отметки. Садитесь! Вассерфогель,
продолжайте!
место, сказал какую-то дерзость соседу и опять вытащил из кармана ножик.
Встал Вассерфогель - курносый, с воспаленными глазами; уши у него стояли
торчком, а ногти всегда были обкусаны. Пискливым голосом он закончил обзор
и начал рассказывать об Иове, жившем на земле Уц, и о том, что с ним
случилось. Перед Вассерфогелем лежала раскрытая Библия, заслоненная от
учителя впереди сидящим учеником, и он читал по ней с видом полнейшей
невинности, потом уставлялся в одну точку на стене, как бы припоминая
что-то, и опять читал, нарочно запинаясь, покашливая и с ходу переводя
библейский текст на довольно беспомощный современный язык. В этом мальчике
было что-то необыкновенно противное, но г-н Баллерштедт похвалил его за
прилежание. Вассерфогелю жилось весьма недурно: большинство учителей не по
заслугам хвалили его, желая доказать как самим себе, так и другим, что
безобразная внешность ученика не может подвигнуть их на несправедливость.
на предмет проверки того, что они знают о жизни многострадального Иова с
земли Уц. И Готлиб Кассбаум, сын разорившегося коммерсанта Кассбаума,
удостоился, несмотря на неблагоприятные обстоятельства в жизни его семьи,
отличной отметки, так как сумел с точностью установить, что у Иова было
семь тысяч овец и три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов, пятьсот ослов и
очень много слуг.
раскрытые, и стали читать дальше. Когда встречалось место, требующее
разъяснений г-на Баллерштедта, учитель припухал, багровел, выдавливая из
себя "итак", и после этой подготовки прочитывал маленькую лекцию о спорном
вопросе, сдобренную общими рассуждениями о морали. Ни одна живая душа его
не слушала. В классе водворялось сонливое спокойствие. К концу урока жара
от непрекращающейся топки и газовых ламп заметно усилилась, а воздух от
дыханья и пота двадцати пяти тел был уже в достаточной мере испорчен.
Духота, тихое жужжание ламп и монотонный голос учителя нагоняли сонную
одурь на скучающих мальчиков. На парте Кая графа Мельна, кроме Библии,
лежала раскрытая книга: "Непостижимые и таинственные приключения" Эдгара
Аллана По; он читал ее, подперев голову своей аристократической и не
слишком чистой рукой. Ганно Будденброк сидел, откинувшись назад, и,
полураскрыв рот, смотрел сонными глазами на сливающиеся в какую-то черную
массу строчки и буквы книги Иова. Временами, вспомнив мотив Грааля или
"шествия в собор" (*78), он медленно опускал ресницы, чувствуя, что к
горлу его подкатывает комок. А сердце его билось в мольбе - только бы не
было конца этому безопасному и мирному уроку.
огласивший коридор, вывел из сладкой дремоты двадцать пять подростков.
классный журнал, где поставил свою подпись в знак того, что урок
состоялся.
потянулся; когда он опустил руки и расслабил мускулы, ему пришлось
торопливо и не без труда вобрать воздуху в легкие, чтобы заставить
нормально биться свое на миг замершее сердце. Сейчас будет латынь. Он
бросил молящий о поддержке взгляд на Кая, который, казалось, вовсе не
заметил конца урока - так он был погружен в чтение, затем вытащил из сумки
Овидия, в переплете "под мрамор", и отыскал стихи, которые были заданы на
сегодня. Нет, теперь уж нечего и думать затвердить эти черные, испещренные
карандашными значками и через каждые пять стихов перенумерованные строчки,
так безнадежно, темно и загадочно смотрящие на него. Он и смысл-то их едва
понимал, - где ж ему было хоть одну из них удержать в памяти, а уж в тех,
что были заданы на сегодня, не мог разобрать и трех слов.
которые падали с раскидистого дерева Юпитера (лат.)] - в отчаянии
обратился он к Адольфу Тотенхаупту, что-то записывавшему в тетрадь. -
Чепуха какая-то! Лишь бы сбить человека с толку...
Юпитера..." Значит, это дуб... Я, по правде говоря, и сам хорошенько не
знаю...
отодвинул книгу, затем, хмуро взглянув на первого ученика, кивнувшего ему
небрежно и не слишком обнадеживающе, вылез из-за парты.
держаться как можно прямее, уже стоял низкорослый, слабенький, худосочный
человек с жидкой седой бороденкой и с красной шейкой, торчащей из тесного
воротничка; в руках, поросших белокурыми волосами, он держал - тульей вниз
- свой цилиндр. Это был учитель Хьюкопп, прозванный школьниками "Пауком".
Поскольку в эту перемену была его очередь наблюдать за порядком в
коридоре, он решил присмотреть и за тем, что делается в классах.
по мере сил придать своему голосу повелительный тон, и даже энергично
покрутил в воздухе рукой, словно уже поднимал штору. - И всем отправляться
вниз, на свежий воздух, без промедления.
распахнутое окно ворвался холодный, сырой воздух, и пятиклассники стали
тесниться к выходу; в классе разрешалось оставаться только первому
ученику.
лестнице и пошли к наружной двери через красивый, строгий вестибюль. У
Ганно был жалкий вид, а мысли Кая, казалось, витали где-то далеко. Выйдя
во двор, они стали прохаживаться среди толпы разновозрастных соучеников,
шумно топавших по мокрым красноватым плитам.
бородкой. Этот весьма щеголеватый старший учитель, некий доктор Гольденер
содержал пансион для мальчиков, сыновей богатых дворян-землевладельцев из
Голштинии и Мекленбурга. Под влиянием вверенных его заботам юных феодалов
он научился следить за своей внешностью и тем самым резко отличался от
других учителей. Г-н Гольденер носил пестрые шелковые галстуки, кургузые
сюртучки и необыкновенно нежных тонов панталоны со штрипками; от его
носовых платков с цветной каемочкой всегда пахло духами. Он происходил из
бедной семьи, и все это щегольство совсем не шло к нему; так, например,
его огромные ноги в остроносых башмаках на пуговицах производили просто
смешное впечатление. По непонятным причинам, он очень кичился своими
красными ручищами, непрестанно потирал их, сплетал пальцы обеих рук и
любовно их рассматривал. У него была привычка слегка склонять набок голову
и, сощурившись, сморщив нос и полуоткрыв рот, всматриваться в лица
мальчиков с таким выражением, словно он хотел сказать: "Ну, что вы там
опять набедокурили?.." Тем не менее у него хватало такта не обращать