наставлять члены, которые сами от нее наставляемы и обла-
даемы? К тому же суд наш духовный по духу должен
быть, а не по плоти и крови; ниже вручена есть духовному
чину власть меча железного, но власть духовного меча.
Все же сие превысочайшему монаршескому рассуждению
с должным покорением подлагаем, да сотворит Государь,
что есть благоугодно пред очами его: ежели, по делам
и по мере вины, хочет наказать падшего, имеет образцы
Ветхого Завета; ежели благоизволит помиловать, имеет
образ самого Христа, который блудного сына принял и ми-
лость паче жертвы превознес. Кратко сказав: сердце
Царево в руце Божией. Да изберет ту часть, куда Бо-
жия рука его преклоняет".
Подписались:
"Смиренный Стефан, митрополит Рязанский.
Смиренный Феофан, епископ Псковский".
Еще четыре епископа, два митрополита греческих,
Ставропольский и Фифандский, четыре архимандрита, в том
числе Федос, и два иеромонаха - все будущие члены
Святейшего Правительствующего Синода.
На главный вопрос государя - о клятве, данной сы-
ну, простить его, во всяком случае - отцы не, ответили
вовсе.
Петр, когда читал это рассуждение, испытывал жуткое
чувство: словно то, на что он хотел опереться, провали-
лось под ним, как истлевшее дерево.
Он достиг того, чего сам желал, но, может быть,
слишком хорошо достиг: церковь покорилась царю так, что
ее как бы не стало вовсе; вся церковь - он сам.
А царевич об этом рассуждении сказал с горькой
усмешкой:
- Хитрее-де черта смиренные! Еще духовной коллегии
нет, а уже научились духовной политике.
Еще раз почувствовал он, что церковь для него пере-
стала быть церковью, и вспомнил слово Господне тому,
о ком сказано: "Ты - Петр, Камень, и на сем камне
созижду Церковь Мою".
Когда ты был молод, то препоясывался сам и хо-
дил куда хотел; а когда состареешься, то прострешь
руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не
хочешь.
Первое заседание Верховного суда назначено было
17-го июня в аудиенц-зале Сената.
В числе судей были министры, сенаторы, генералы,
губернаторы, гвардии и флота капитаны, майоры, пору-
чики, подпоручики, прапорщики, обер-кригс-комиссары,
чины новых коллегий, и старые бояре, стольники, околь-
ничьи-всего гражданского и воинского чина 127 чело-
век - с борка, да с сосенки, жаловались знатные. Иные
даже не умели грамоте, так что не могли подписаться
под приговором.
Отслужив обедню Духу Святому у Троицы, для испро-
шения помощи Божией в столь трудном деле, судьи пере-
шли из собора в Сенат.
В палате открыли окна и двери, не только для све-
жего воздуха - день был знойный, предгрозный,- но и для
того, чтобы суд имел вид всенародный. Загородили,
однако, рогатками, заперли шлагбаумами соседние улицы,
и целый батальон лейб-гвардии стоял под ружьем на пло-
щади, не пропуская "подлого народа".
Царевича привели из крепости как арестанта, под ка-
раулом четырех офицеров со шпагами наголо.
В аудиенц-зале находился трон. Но не на трон, а на
простое кресло, в верхнем конце открытого четырех-
угольника, образуемого рядами длинных, крытых алыми
сукнами, столов, за которыми сидели судьи, сел царь пря-
мо против сына, как истец против ответчика.
Когда заседание объявили открытым, Петр встал и про-
изнес:
- Господа Сенат и прочие судьи! Прошу вас, дабы
истиною сие дело вершили, чему достойно, не флатируя
и не похлебствуя, и отнюдь не опасаясь того, что, ежели
дело сие легкого наказания достойно, и вы так учините,
мне противно было б,- в чем клянусь самим Богом
и судом Его! Також не рассуждайте того, что суд
надлежит вам учинить на моего, яко государя вашего,
сына; но, несмотря на лицо, сделайте правду и не погу-
бите душ своих и моей, чтоб совести наши остались
чисты в день страшного испытания, и отечество наше
безбедно.
Вице-канцлер, Шафиров прочел длинный перечень всех
преступлений царевича, как старых, уже объявленных
в прежних повинных, так и новых, которые он, буд-
то бы, скрыл на первом розыске.
- Признаешь ли себя виновным? -спросил царевича
князь Меншиков, назначенный президентом собрания.
Все ждали того, что, так же, как в Москве, в Столовой
палате, царевич упадет на колени, будет плакать и молить
о помиловании. Но по тому, как он встал и оглянул
собрание спокойным взором, поняли, что теперь будет не то.
- Виновен я, иль нет, не вам судить меня, а Богу
единому,- начал он и сразу наступила тишина; все слушали,
притаив дыхание.- И как судить по правде, без вольного
голоса? А ваша воля где? Рабы государевы-в рот ему
смотрите: что велит, то и скажете. Одно звание суда,
а делом - беззаконие и тиранству лютое! Знаете басню,
как с волком ягненок судился? И ваш суд волчий. Ка-
кова ни будь правда моя, все равно засудите. Но если
бы не вы, а весь народ Российский судил меня с ба-
тюшкой, то было бы на том суде не то, что здесь. Я на-
род пожалел. Велик, велик, да тяжеленек Петр - и не
вздохнуть под ним. Сколько душ загублено, сколько крови
пролито! Стоном стонет земля. Аль не видите, не слыши-
те?.. Да что говорить! Какой вы Сенат - холопы царские,
хамы, хамы все до единого!..
Ропот возмущения заглушил последние слова царевича.
Но никто не смел остановить его. Все смотрели на царя,
ждали, что он скажет. А царь молчал. На застывшем,
как будто окаменелом лице его ни один мускул не дви-
гался. Только взор горящих, широко раскрытых глаз уста-
вился в глаза царевичу.
- Что молчишь, батюшка? - вдруг обернулся он к
отцу с беспощадной усмешкою.- Аль правду слушать в
диковину? Отрубить бы велел мне голову попросту, я б сло-
ва не молвил. А вздумал судиться, так любо, не любо,-
слушай! Когда манил меня к себе из протекции цесарской,
не клялся ли Богом и судом Его, что все простишь?
Где ж клятва та? Опозорил себя перед всею Евро-
пою! Самодержец Российский - клятворугатель и лжец!
- Сего слушать не можно! Оскорбление величества!
Помешался в уме! Вывести, вывести вон! - послышался гул
голосов.
К царю подбежал Меншиков и что-то сказал ему на
ухо. Но царь молчал, как будто ничего не видел и не
слышал в своем оцепенении, подобном столбняку, и мерт-
вое лицо его было как лицо изваяния.
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Андреев Николай
Земляной Андрей
Чернецов Андрей