- Ты слишком молода и неопытна, чтобы решать, что честно, а что
нечестно. Но скажу тебе, что ради добра этого ребенка ему нужен отец.
- Нет, - сказала она твердо и вытерла слезы.
С неподдельной жалостью Макухова отдала ребенка прекрасной Брыгиде, а
та уехала со стиснутыми губами, с лицом, как бы окаменевшим - без улыбки,
без следа волнения, без слез в глазах. Доктор слишком поздно понял, что,
может быть, он на этот раз унизил ее слишком сильно.
С тех пор минимум раз в неделю Гертруда Макух выезжала на автобусе в
Трумейки вовсе не за покупками, а к панне Брыгиде. С каждой ее поездкой
исчезали с полок закатанные ею банки разных компотов для маленького
человеческого существа. Брыгида принимала эти подарки не потому, что они ей
были нужны. Она любила потом посидеть с Макуховой и послушать ее рассказы о
докторе, о том, что он больше всего любит из еды, что делает вечерами, и
даже о том, каких она к нему водила женщин. Кого из них он хвалил, кого
критиковал, за что и почему. Странной и всеохватывающей бывает любовь многих
женщин, она обнимает не только любимого мужчину, но и все, что его окружает,
о чем он тоскует. А ночами на болотах снова кричал Клобук, предвещая беду.
О человеке,
который придумал качели
Бывают люди, которые проходят по жизни и миру так легко и незаметно,
как луч солнца в пасмурный день внезапно пробегает по полям и лесам. Кто-то
его, может быть, заметит и запомнит, но ненадолго. Ведь он не оставил после
себя никакого следа, не согрел ничьих рук, не развеселил ничьего сердца. Был
- и словно его не было. Засветил - но словно бы и не засветил. Только чуть
скользнул по чьему-то плечу, на короткую секунду оживил серость дня. Именно
так многие люди проходят по жизни, а когда умирают, даже неизвестно, что -
кроме даты рождения и смерти, кроме имени и фамилии - написать на могиле. Их
могилы, впрочем, обычно бывают такими же никакими, как и жизнь, - их не
замечают. А если кто-то случайно задержится возле них, прочитает имя и
фамилию, узнает, сколько лет прожил, - невольно спросит себя: зачем жил? Что
у кого прибавилось от его жизни? Что сделал хорошего или плохого?
Единственным оправданием такой судьбы можно считать только факт, что этот
кто-то попросту жил, ел и спал, занял место на кладбище.
А ведь иногда случается, что этот незаметный и неслышный человек,
такой, что или есть он, или нет его, сделает что-то необычайное, удивит
других, заставит задуматься.
У Петра Слодовика не было долгов, как у плотника Севрука, - и его,
стало быть, не знал судебный исполнитель. Он не сдавал много молока и мяса,
но немного сдавал - и его никогда не заносили в списки передовиков и
отстающих. Он не состоял в пожарной команде, а его жена - в кружке сельских
хозяек. Он был здоров - он, его жена и двое детей, - не помнил его и доктор.
Он не задерживал выплату налогов - и немного о нем мог сказать солтыс
Вонтрух. Он не пил водку и не бил свою жену, и поэтому его не вписал в свой
реестр комендант Корейво. Он не получал писем и никому не писал - не видел
его в глаза и начальник почты. Его дети еще не ходили в школу - не знала его
и пани Халинка Турлей. Он не бывал в магазине, только его жена два раза в
неделю тихонько вставала в очередь у прилавка, ни с кем ни о чем не
разговаривала, покупала, платила и уходила - и ничего о Петре Слодовике не
могла сказать завмаг Смугонева. А если ни Смугонева, ни судебный
исполнитель, ни солтыс Вонтрух, ни доктор, ни начальник гмины и комендант
отделения милиции, ни даже ксендз Мизерера и учительница ничего о Слодовике
не знали, то это выглядело так, словно его и не было на свете. А ведь Петр
Слодовик на свете был - и это совершенно точно. Ему было тридцать лет, и от
родителей ему досталось хозяйство в пятнадцать гектаров, возле дороги на
Трумейки, но немного поодаль от нее. Это было хорошее, ухоженное хозяйство.
Петр Слодовик женился шесть лет тому назад, у него было двое маленьких
детей, он пахал землю, доил коров, ездил на ярмарки, тому и другому говорил
"добрый день". Ни от кого он никогда ничего не требовал, никому и в голову
не пришло, чтобы и от Слодовика что-то потребовать, а все потому, что мало
кто задумывался о том, что он существует на свете. Он редко показывался вне
своего хозяйства, не приходил ни на одно собрание, не высказывался ни по
одному делу - как же его запомнить? На основании чего? По какому случаю? Он
жил, невидимый и неслышимый для села, тридцать лет. И даже был случай, что,
когда солтыс Ионаш Вонтрух получал в гминиом управлении новенькие таблички с
номерами домов, только на полдороге между Трумейками и Скиролавками он
вспомнил, что одного номера не взял - для Петра Слодовика. И, бедный, должен
был еще раз ехать на своем велосипеде в Трумейки. Поэтому у Петра Слодовика
был последний номер, хоть на самом деле ему полагался первый, потому что его
усадьба была первой со стороны Трумеек и последней со стороны Барт. Из-за
Слодовика и его незаметности нумерация домов в Скиролавках до сих пор
остается неправильной, потому что должна начинаться от гминного управления,
а не наоборот, - и это единственное, что можно с уверенностью сказать о
Петре Слодовике.
Но однажды, когда, как это бывает в ноябре, вдруг снова стало тепло и
совершенно сошел снег на дороге и на полях, Петр Слодовик вышел из своей
халупы - незаметно и неслышно для всех. Он очистил от коры три столбика, два
из них вкопал в землю на подворье, а третий прибил к двум остальным. На
третий столбик он привязал качели из веревки и досочки, лично опробовал, не
оторвутся ли качели под его тяжестью, а потом позвал своих детей, чтобы они
качались по очереди, сначала старший, потом младший. День, другой, третий
качались детишки Слодовика - неслышно и незаметно. Дети, однако, похожи на
воробьев - осмотришься и не увидишь ни одного, но положи кусочек хлеба или
рассыпь немного зернышек, и тут же они явятся неизвестно откуда. К усадьбе
Слодовика сбежались дети со всей деревни и через забор завистливо смотрели,
как маленькие Слодовики то возносятся кверху, то летят вниз, то снова
взлетают вверх. Качели у Слодовика перестали быть невидимыми и неслышимыми.
Спустя несколько дней вышел к своему дому лесоруб Ярош с несколькими
очищенными от коры столбиками, толстой веревкой и досочкой. Он построил для
своих детей двойные качели - чтобы один ребенок не ждал другого, а чтобы они
качались одновременно. Лесоруб Зентек наутро поставил тройные качели, но в
отличие от Слодовиковых и Ярошовых качели посередине он подвесил повыше, с
правой стороны - чуть ниже, а с левой - совсем низко, для самого маленького
ребенка. Четверные качели, с еще большей изобретательностью, чем у Зентека,
сделал Цегловский. И так в каждой усадьбе, где были маленькие дети, начали
строить все более мудреные качели. А те, у кого детей не было или они уже
выросли, с легкой завистью смотрели на соседей, тем более что время от
времени взрослые сгоняли с качелей детей и сами усаживались на лавочках,
мелькая то вверх, то вниз. Художник Порваш построил двойные качели для пани
Халинки и ее сынка, плотник Севрук поставил возле дома писателя большие
качели для пани Басеньки, с дубовыми, покрытыми искусной резьбой столбиками,
и таким образом отработал аванс, который брал у писателя на строительство
крыльца. Время было не особенно подходящим для таких забав - ноябрьские
оттепели, непогода, дни короткие и пасмурные. И все же с утра до самых
сумерек по всей деревне на белеющих свежим деревом качелях раскачивались
дети и взрослые - в каком-то странном самозабвении они то возносились к
небу, то падали вниз, чтобы снова взлететь, как птицы. Удивлялись этому
проезжающие по шоссе водители, потому что, куда ни глянь, в каждом дворе
качался или ребенок, или какая-нибудь молодая девушка, или даже вовсе старый
человек. Опьяняло их это раскачивание, взлеты и падения как на огромной
волне, это захватывающее ощущение земли, исчезающей из-под ног, и легкое
головокружение, как после маленькой рюмочки крепкой водки. Радость вселялась
в сердца людей, потому что из-за этого раскачивания им казалось, что они
отрываются от земли, от мелких и неприятных дел и улетают к большим и
возвышенным. С досочек они слезали, слегка покачиваясь, - опьяненные и
улыбающиеся, они возвращались к своим обычным занятиям с чувством, что
пережили что-то необычное, на минуту улетели куда-то очень высоко и далеко.
И достаточно снова вернуться на качели, чтобы забыть о заботах,
почувствовать себя свободным и крылатым.
Писатель Непомуцен Мария Любиньски задумывался над самозабвенностью
людей в этой забаве и даже пошел к Петру Слодовику, чтобы выяснить правду.
- Вы заразили всю деревню, - заявил Любиньски. - Интересно, откуда у
вас взялась идея сделать качели?
- Я не знал, что это заразно, - скромно объяснил Слодовик. - А идея
возникла оттого, что мне нечего было делать. От лени, пане, родилась эта
болезнь. Я сидел и думал, к чему бы руки приложить, и тогда вспомнил, что
когда-то видел по телевизору качели, и такие же сделал. Откуда мне было
знать, что это заразно?
Объяснение было простым, слишком простым для писателя, привыкшего к
чтению "Семантических писем" Готтлоба Фреге, который каждое словечко
поворачивал всеми сторонами. А поскольку Непомуцен Любиньски, как всякий
умный человек, привык искать в книгах правду, то он целый день рылся в своей
библиотеке, конспектировал научные труды и наконец под вечер сказал пани
Басеньке:
- Неплохо бы тебе знать, моя дорогая, что не все на свете, что мы
считаем хорошим и интересным, - это результат труда. Много изобретений и
много открытий сделано от лени. А еще больше - от желания развлечься.
Существует, Басенька, "хомо сапиенс" и "хомо фабер", но им сопутствует "хомо
люденс". Я вычитал, что скорее всего большинство открытий родилось из
желания развлечься или позабавить своих детей. Поэтому не стесняйся,
Басенька, качаться на качелях, хоть ты и взрослая женщина, а не ребенок.
Удивительно, но спустя какое-то время качели стали строить и в
Трумейках, а потом они дошли и до столицы. Многие рвутся в авторы этого
изобретения, но в Скиролавках люди уверены, что первые качели сделал для
своих детей Петр Слодовик - человек тихий и скромный, который до тех пор жил
Контровский Владимир
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк