завершал карьеру. Такой выход знаменовал бы надлом в психическом состоянии
Гамова, но не означал внезапного приступа безумия. Но иначе, чем прямым
сумасшествием, я не мог в ту минуту назвать новое требование Гамова.
сейчас надо созвать консилиум врачей, а не Ядро. Я провожу вас в постель.
не прерывая.
бредовой. В ней сохранялся его ясный разум, но только неожиданный разум,
четкая логика, но иная логика, чем та, которой мы пользовались в
повседневности. Она исходила как бы из мира иных понятий, и не сразу
уяснялось, что вообще способны существовать такие чуждые нам понятия.
двойственность. Он творил добро и зло одновременно, ибо каждое его
действие, если оно и помогало своему народу, то шло во вред всем народам,
с которыми мы воевали. И даже если в далекой перспективе война, какую он
вел, обещала всем народам благо еще не испытанного абсолютного мира, то
благостная эта перспектива достигалась ценой гибели людей на фронтах и
великих лишений в тылу. Добро творилось посредством зла - вот реальность,
терзавшая его сознание. Он понимает - тут таится великая загадка
философии. Надо наконец расправиться с ней. Дальше, не сделав этого, жить
нельзя. И еще ясней он понимает, что собравшиеся здесь десять человек
неспособны в обычном споре бросить свет на тайну, тысячелетиями не
разъясненную человечеством. Он уважает своих сотрудников, но отнюдь не
переоценивает мощи их ума. Поэтому он призывает весь мир принять участие в
споре, что сильнее - добро или зло? И что - нужней? А для этого самое
хорошее - предать проблему строгому суду, и пусть суд оценит меру
принесенных им, Гамовым, добра и зла, покарает за зло, поблагодарит за
добро. Один из властителей прошлого, когда его генерала, вернувшегося из
удачного похода, хотели наказать за допущенные им провины, категорично
изрек: "Победителей не судят!" Он, Гамов, сейчас победитель. И то, что
победитель требует суда над собой, придаст особый вес каждому аргументу в
судейской дискуссии. Ибо на побежденного легко валить все грехи. Но если
победитель склонится под грузом совершенного им зла, значит, это зло,
было, точно, безмерно. Именно этого он и добивается.
уточнил я.
объективного понимания собственной деятельности.
согласен нести один. Добро разделю с вами, Семипалов.
Я понимал, что он ожидал нашего сильного сопротивления, и поэтому заранее
отвел его, объявив, что десяток человек в этом зале, включая и его самого,
не могут быть судьями в великом философском споре. И не постеснялся
упрекнуть, что мы опасаемся за собственное благополучие - и почти
высокомерно освободил от ответственности не только за свои идеи, но и за
их осуществление. Это было обдуманное оскорбление. Но оно затыкало наши
протестующие рты. Одного он не учел. Он превосходил нас всех в творении
идей, но претворял их в жизнь, главным образом, я - это была моя прямая
обязанность. И заодно обязанность всех его других помощников. Я видел по
их лицам, что от меня они ждут противодействия Гамову.
довольно оригинальная криминалистика! Но кто судьи? Уж не Гонсалесу ли вы
поручите быть арбитром? Уж не он ли разрубит своим карающим мечом узел,
который за тысячелетия не могут распутать глубокие философские умы?
насмешки. - Он будет судить не философскую проблему, а мое участие в ней,
меру моей собственной вины в политике. Уверен, что Гонсалес с этой задачей
справится.
министром Террора.
поражения, вы согласились с Гамовым, что будете его судить, если он станет
победителем? Очень интересный разговор! А если бы все-таки была не победа,
а поражение?
Гонсалес. Ваш Черный суд не считал обязательным наличие хорошей защиты,
ограничиваясь обвинением. Вы и Гамова собираетесь судить без
квалифицированной защиты?
Фагустой и Пименом Георгиу.
защитником. А Фагуста нас рьяно клял - лучшего обвинителя и не подобрать.
обвинителя, таково было его желание. А Фагуста согласен быть защитником.
вечный ваш прислужник, - обвинителем? Гамов, такое распределение ролей не
гарантирует объективности ни обвинения, ни защиты.
критик будет неубедительным защитником? И что суд превратится в фарс?
Этого не будет. И Георгиу, и Фагуста дали мне обещания точно выполнять
свои обязанности.
задолго до победы?
произошел в тот день, когда они согласились стать редакторами газет,
противостоящей одна другой.
заместителя, Гамов!
кроме Гонсалеса и двух редакторов, что Гамов планирует после победы суд
над собой и заранее намечает, кто какую позицию займет в суде?
объединенного мира в качестве первого своего государственного акта издает
указ о суде над собой. Думаю, Гамов, на этом можете закончить наше
удивительное совещание.
одного себя. Он не собирается никого обвинять, он только самообвинитель.
Но я был больше чем помощником Гамова - его рукой. Как и он, я должен
предстать перед судом.
я сам возглавляю.
неестественного веселья. Очень много грозных следствий вытекало из
самообвинений Гонсалеса. Любой из нас, оставаясь помощником Гамова, имел
самостоятельность в своей области, хоть и не мог выспренно назвать себя
рукой диктатора.
несуразиц. Он себя только отдает под суд, то есть в чужие руки, вы же
собираетесь устраивать собственный суд над собой, то есть вручаете себя в
свои же руки. Какая здесь возможна объективность?
бывало, изредка появлялась на его лице, немного печальная, очень
человечная, только она казалась мне лицемерной: я так ненавидел Гонсалеса,
что все в нем виделось мне отвратительным. А сейчас улыбка эта объяснила,
что нет нагромождения несуразиц, а есть очень серьезное решение, и нельзя
подозревать, что он, обвиняя себя, намерен себя выгораживать.
победитель, потребовал суда на собой. Я последую его примеру.
сложней схватки армий, ибо он не двухсторонний, а многомерный. Защита
сражается с обвинением, это одно обличье суда. И одновременно и защита, и
обвинение сражаются с судьей за его душу, за его окончательное решение.
Одна из сторон - защита или обвинение - должна неминуемо проиграть, такова
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Влодавец Леонид
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Никитин Юрий