Чтение 133–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

- Если я поступил не так, как следовало, умоляю вас, граф, простите
меня.

- Кто тебя упрекает?

- Но позволение, которое вы хотите просить у короля...

- Рауль, я прошу его величество поставить подпись на свадебном конт-
ракте.

- Граф...

- Но с одним условием...

- Разве вам нужны условия со мной? Прикажите, и я буду повиноваться.

- С тем условием, - продолжал Атос, - что ты мне назовешь человека,
который говорил так о... твоей матери.

- Но, граф, зачем вам знать его имя? Меня оскорбили, и, когда его ве-
личество разрешит дуэли, мстить буду я.

- Его имя?

- Я не допущу, чтобы вы подвергались опасности.

- Ты принимаешь меня за дона Диего? Его имя?

- Вы этого требуете?

- Я хочу его знать.

- Виконт де Вард.

- А, - спокойно заключил Атос, - хорошо. Я его знаю. Но наши лошади
готовы. Мы выедем не через два часа, а немедленно. На коня, на коня!

XLIII

ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ГЕРЦОГУ БЕКИНГЭМУ

Пока граф де Ла Фер в сопровождении Рауля ехал в Париж, в Пале-Рояле
разыгрались события, которые Мольер назвал бы сценой из настоящей коме-
дии.

Прошло четыре дня после бракосочетания герцога Орлеанского. Герцог,
торопливо позавтракав, отправился в свои покои, надув губы и нахмурив
брови. Завтрак прошел невесело: герцогиня велела подать себе кушанья в
комнаты. Его высочество сидел за столом в тесной компании друзей. Только
де Лоррен и Маникан присутствовали на этой трапезе, которая продолжалась
три четверти часа при полном молчании.

Маникан, менее близкий к его высочеству, чем де Лоррен, напрасно ста-
рался прочитать в глазах принца, что вызвало у него такое недовольство.

Де Лоррен, которому незачем было угадывать, потому что он все знал,
ел с тем аппетитом, какой вызывали у него чужие неприятности: он наслаж-
дался и досадой герцога, и смущением Маникана. Ему доставляло удо-
вольствие, продолжая есть, удерживать за столом принца, сгоравшего от
желания подняться с места.

Минутами принц раскаивался, что дал де Лоррену власть над собой, из-
бавлявшую того от всяких стеснений этикета.

Время от времени принц возводил глаза к небу, потом посматривал на
куски паштета, который усердно уничтожал де Лоррен. Наконец он не выдер-
жал и, когда подали фрукты, сердито встал из-за стола, предоставив де
Лоррену доканчивать завтрак в одиночестве.

Герцог не пошел, а побежал в переднюю и, застав там служителя, шепо-
том отдал ему какое-то приказание. Не желая возвращаться в столовую, он
прошел через свои комнаты, надеясь застать королеву-мать в ее молельне,
где она обычно находилась в это время. Было около десяти часов утра.

Когда принц вошел, Анна Австрийская писала.

Королева-мать очень любила младшего сына, красавца, с мягким характе-
ром.

Действительно, герцог Орлеанский был нежнее и, если можно так выра-
зиться, женственнее короля. Он подкупал мать той чувствительностью, ко-
торая всегда привлекает женщин. Анна Австрийская, очень желавшая иметь
дочь, находила в Филиппе внимание, нежность и ласковость двенадцатилет-
него ребенка.

Бывая у матери, принц восхищался ее красивыми руками, давал советы
относительно разных номад, рецептов духов, о которых она так заботилась,
целовал ее пальцы и глаза с очаровательной ребячливостью, угощал ее сла-
достями, говорил о ее новых нарядах.

В старшем сыне Анна Австрийская любила короля, вернее - королевское
достоинство: Людовик XIV воплощал для нее божественное право. С королем
она была королевой-матерью, с Филиппом - просто матерью. И принц знал,
что материнские объятия - самое приятное и надежное из всех убежищ мира.

Еще ребенком Филипп укрывался в этом убежище от ссор между ним и Лю-
довиком. Часто после тумаков, которыми он награждал его величество, или
после утренних сражений в одних рубашках, в присутствии камердинера Ла
Порта в роли судьи, или поединка, в котором король и его непокорный слу-
га пускали в ход кулаки и ногти, Филипп, победив, но сам страшась своей
победы, обращался к матери за поддержкой или стремился получить у нее
уверенность в прощении Людовика XIV, которое тот давал неохотно.

Благодаря такому мирному посредничеству Анне Австрийской удавалось
смягчать разногласия сыновей, и она была посвящена во все их тайны.

Король, немного завидовавший исключительной нежности матери к брату,
склонен был вследствие этого в большей степени подчиняться Анне
Австрийской и больше заботиться о ней, чем можно было ожидать, судя по
его характеру.

Такую же тактику Анна Австрийская применяла по отношению к молодой
королеве. Анна почти неограниченно царила над королевской четой и уже
принимала меры, чтобы так же царить в доме своего второго сына.

Сейчас, мы сказали, что королева писала, когда принц вошел в ее мо-
лельню. Филипп рассеянно поцеловал руки матери и сел раньше, чем она ему
позволила.

Ввиду строгих правил этикета, установленного при дворе Анны Австрийс-
кой, такое нарушение приличия служило пртзнаком глубокого волнения, в
особености когда приличия нарушал Филипп, любивший выказывать мастери
особенную почтительности.

- Что с вами, Филипп? - спросила Анна Австрийская, обращаясь к сыну.

- О, ваше величество, очень многое, - с печальным видом произнес
принц.

- Однако из всего, что вас смущает, - продолжала Анна Австрийская, -
вероятно, есть что-нибудь, внушающее вам больше забот, чем все ос-
тальное?

- Да.

- Я вас слушаю.

Филипп открыл рот, чтобы высказать свои огорчения. Но вдруг остано-
вился, и все, что переполняло его сердце, вылилось во вздохе.

- Ну, Филипп, больше твердости, - сказала королева - Когда жалуются
на что-нибудь, это "что-нибудь" всегда оказывается человеком, который
мешает, не так ли?

- Видите ли, ваше величество, вопрос, который я хочу затронуть,
весьма щекотлив.

- Ах, боже мой.

- Конечно, потому что женщина.

- А, вы хотите говорить о принцессе? - спросила вдовствующая королева
с чувством живого любопытства.

- О принцессе?

- Да, о вашей жене.

- А, конечно.

- Так что же? Если вы хотите говорить о принцессе, сын мой, не стес-
няйтесь, Я ваша мать, а принцесса для меня чужая. Однако, так как она
моя невестка, знайте, что я выслушаю с участием, хотя бы только из-за
вас, все, - что вы мне о ней скажете.

- Матушка, - колебался Филипп, - вы ничего не заметили?

- Не заметила, Филипп? Вы говорите так неопределенно... Что,
собственно, могла я заметить?

- Правда, принцесса хороша собой?

- Да, конечно.

- Однако она не красавица?

- Нет, но с годами она может необычайно похорошеть. Вы же видели, как
за несколько лет переменилось ее лицо. Она будет развиваться все больше
и больше. Ведь ей всего шестнадцать лет. В пятнадцать лет я тоже была
очень худа; но принцесса уже и сейчас красива.

- Следовательно, ее можно заметить?

- Конечно, даже на обыкновенную женщину обращают внимание, а тем бо-
лее на принцессу.

- Хорошо ли она воспитана?

- Королева Генриетта, ее мать, - женщина довольно холодная, с некото-
рыми претензиями, но чувства у нее возвышенные. Образованием молодой
принцессы, может быть, немного пренебрегали, во, я думаю, ей внушили хо-
рошие правила. По крайней мере, так мне казалось во время ее пребывания
во Франции. С тех пор она побывала в Англии, и я не знаю, что там прои-
зошло.

- Что вы хотите сказать?

- О боже мой, я говорю, что некоторые слегка легкомысленные головы
могут закружиться от счастья и богатства.

- Вот, ваше величество, вы сказали именно то, что я думал. Мне кажет-
ся, что принцесса немного легкомысленна.

- Не следует преувеличивать, Филипп. Она остроумна, и в ней есть из-
вестная доля кокетства, что очень естественно в молодой женщине Но, сын
мой, когда дело касается высокопоставленных особ, этот недостаток прино-
сит пользу двору. Слепка кокетливая принцесса всегда окружена блестящим
двором. Одна ее улыбка рождает роскошь, остроумие и даже мужество: дво-
ряне лучше сражаются за принца, жена которого хороша собой.

- Покорно вас благодарю, - недовольным тоном ответил Филипп. - Право,
матушка, вы рисуете мне тревожные картины.