чувствуешь и понимаешь, но даешь себе волю ничего не чувствовать и не
понимать, я стал думать о докторе и вспомнил рассказ Ромашова о том, как
доктор приезжал к сыну на фронт. Не знаю, как это объяснить, но что-то
неясное и как бы давно беспокоившее меня почудилось мне в этом
воспоминании. Я стал перебирать его слово за словом и понял, в чем дело:
Ромашов сказал, что доктор служит в Полярном.
доктор может расстаться с городом, в котором даже олени поворачивали
головы, когда он проходил! С домом на улице его имени! С ненцами, которые
прозвали его "изгоняющим червей" и приезжали советоваться о значении
примуса в домашнем хозяйстве! Ромашов ошибся - не в Полярном, а в
Заполярье.
ошибся?"
тридевять земель, в Ленинград летом 1941 года? Что, если он действительно
служит в Полярном и я вот уже три месяца живу бок о бок с моим милым,
старым, дорогим другом?..
поспешно натягиваю брюки, а другой снимаю китель, висевший на спинке
стула.
уверял меня в этом совершенно серьезно. Накануне он прочел приказ о моем
награждении и сперва не подумал, что это я, потому что "мало ли
Григорьевых на свете". Но на другой день, под утро, еще лежа в постели,
решил, что это без сомнения я, и так же, как я, немедленно бросился к
телефону.
невероятный для Ивана Иваныча голос донесся до меня, как будто с трудом
пробившись сквозь вой осеннего ветра, разгулявшегося в то утро над
Кольским заливом. - Это говорит Саня Григорьев. Вы узнаете меня? Саня!
перешел в довольно мелодичный свист. Я бешено заорал, и телефонистка,
оценив мои усилия, сообщила, что "докладывает военврач второго ранга
Павлов".
сегодня в полет.
вы сегодня вечером на Н. и где вас найти?
и уже как будто не она, а кто-то другой буркнул:
нет ли для меня писем, - прошло дней десять, как я не справлялся о
письмах, между тем адрес политуправления в Полярном был оставлен Кораблеву
и Вале. Но больше ничего уже не было слышно.
что я сегодня увижу его, если не разыграется шторм. Но все-таки для меня
так и осталось загадкой, почему, придя в клуб, я выпил сперва белого вина,
потом красного, потом снова белого и т.д. Разумеется, все было в порядке,
тем более, что командующий ВВС ужинал в соседней комнате с каким-то
военным корреспондентом. Но знакомые девушки, время от времени, между
фокстротами, садившиеся за мой столик, очень смеялись, когда я объяснял
им, что если бы я умел танцевать, у меня была бы совершенно другая,
блестящая жизнь. Все неудачи произошли только по одной причине - никогда в
жизни я не умел танцевать.
который, задумчиво посасывая трубочку, сидел напротив меня, сказал, что я
совершенно прав. Но девушки почему-то смеялись.
офицерском клубе, когда у входа появился и стал осторожно пробираться
между столиками высокий пожилой моряк с серебряными нашивками, по-моему,
доктор Иван Иваныч.
поседела его бородка! Но все это, разумеется, был только мираж, а на деле
прежний загадочный доктор моего детства шел ко мне, подняв очки на лоб и
собираясь, кажется, взять меня за язык или заглянуть в ухо.
Интересный случай! Человек может произнести только шесть слов: кура,
седло, ящик, вьюга, пьют и Абрам.
заметив, что тень огорчения скользнуло по его доброму, смешному лицу. - Мы
чертовски продрогли на аэродроме, и вот... Познакомьтесь, майор Озолин.
пробормотав что-то, ушел, чтобы не мешать нашей встрече. - Каким образом
мы могли так долго не встретиться, Саня?
Ивановне адрес!
уставился на меня с тревожным выражением.
был у нее в Ленинграде.
подвинувшись ко мне совсем близко и беспокойно моргая.
стакан, потом мой. - Расскажи мне все. Ты помнишь Володю? Он убит, - вдруг
скандал он, как будто чтобы доказать, что теперь я могу рассказать ему
все. И у него глаза заблестели от слез под очками.
играл фокстроты и вальсы, и медь слишком гулко отдавалась в небольших
деревянных залах.
отделявшем гостиные от ресторана. Быть может, вот этот, лет двадцати, с
таким великолепным разворотом плеч, с такими сильными, сросшимися бровями,
еще сегодня ночью, в тумане, над холодным, беспокойным морем, увидит
смерть, которая, как хозяйка, войдет в кабину его самолета... Точно что-то
огромное, каменное, неудобное было внесено в дом, где мы прекрасно жили, и
теперь, чтобы разговаривать, танцевать и смеяться, не думая об этом
каменном и неудобном, нужно было умереть, как умер Володя.
приезжает из школы домой", до сих пор я знал наизусть. Он гордился тем,
что в Заполярье приезжал МХАТ, и встречал артистов с цветами. Это было
счастье для доктора, что у него был такой сын, и вот старик сидит передо
мной, повесив голову и стараясь справиться со слезами.
доктор. - Ты воевал на трех морях, был ранен, лежал в госпитале, не она.
Жива и здорова! - торжественно объявил он. - И разыскивает тебя день и
ночь. И найдет - или я не знаю, что такое женщина, когда она любит. Вот
теперь действительно налей. Мы выпьем за ее здоровье...
что жизнь продолжается, хотя я не нашел жену и не знаю, жива ли она, а
доктор потерял сына, а мы все никак не могли перешагнуть через эту минуту.
Слишком много было пережито за последние годы - так много, что прежние
мостики между нами показались теперь хрупкими и далекими. Но у нас был
один общий могущественный интерес, и едва отступило видение горя, как он
ворвался в нашу беседу.
больного, мы заговорили о том, как защитить Север, как уберечь его, как
сделать, чтобы он стал самым лучшим, веселым и гостеприимным местом на
свете. Я рассказал доктору об однополчанах, о молодежи, которая
превосходно дерется и при этом очень мало думает о будущем Севера и еще
меньше о его прошлом.
правильно, что не думают, - добавил он помолчав.
рассказывать "о тех, кто думает", то есть о коренных северянах.
транспортных судах, а теперь на морских охотниках сражаются так, словно
всю жизнь были военными моряками.
наш, как писал Менделеев, для меня никогда еще не было так очевидно, как
теперь, во время войны!
было ночлега, следовательно, чтобы устроить ему койку, нужно было пораньше
вернуться в полк.
Ильин Андрей
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Шилова Юлия
Андреев Николай