кошмары запертых комнат во дворце Автарха. Отвернувшись от окна и от
молящихся, Миляга продолжил свои поиски и в конце концов случайно оказался в
комнате, которая показалась ему похожей на ту, где он оставил мистифа.
Однако на кровати никого не оказалось. Сбитый с толку, он хотел было уже
разузнать у одного из пациентов, та ли это комната, но тут взгляд его упал
на объедки трапезы Флоккуса - несколько корок хлеба и полдюжины старательно
обглоданных костей, брошенных на пол рядом с кроватью. Не осталось никаких
сомнений в том, что перед ним - постель Пая. Но где же ее обитатель? Он
оглядел людей на соседних койках. Все они были погружены либо в сон, либо в
кому, но он был исполнен решимости выяснить всю правду и уже направлялся к
ближайшей кровати, когда услышал крики подбегающего Флоккуса.
две, не больше, - а когда вернулся, его уже не было. Мистифа, разумеется, а
не мочевого пузыря. Я подумал, что это ты унес его куда-нибудь.
это, но он не собирался терять время на споры с Флоккусом, пока Пай бродит
где-то без присмотра.
одна на другую.
место глубокому испугу. - Но ты же не думаешь, что он пошел к Просвету?
была дверь...
нельзя просто так выйти...
возражений, двинулся в том направлении, куда, как ему показалось, надо было
идти.
шагу придумывая новый аргумент против того, что он затеял. Не все спокойно в
Просвете этой ночью, - утверждал он, - ходят слухи, что в нем появились
трещины; бродить неподалеку от него в периоды такой нестабильности - опасно,
если не самоубийственно, и кроме того, это - осквернение святыни. Будь
Миляга хоть сто раз Маэстро, это не дает ему право нарушать божественный
этикет. Он - гость, которого пригласили, рассчитывая на то, что он будет
повиноваться правилам и обычаям. А правила пишутся не для забавы. Есть
веские причины для того, чтобы не пускать туда незнакомцев. Они
невежественны, а невежество может обречь на несчастье всех.
происходит? - спросил Миляга.
написать в моем некрологе: Миляга кончился там, где начался Бог.
предполагал, что даже такому близоумному и полорукому болвану, как ты, это
должно быть понятно!
Афанасием. Она была открыта, и никто ее не охранял.
времени, - сказал он мягко.
Милягу в открытую дверь. Ночь была тихой; ветер стал почти неощутимым. Он
огляделся вокруг. И слева и справа от него на коленях стояли молящиеся,
склонив головы в своей медитации над Божьей Дырой. Не желая беспокоить их,
он Двигался так тихо, насколько это было возможно на таком спуске, но
осыпавшиеся перед ним камешки возвещали своим шумом о его приближении. И это
была не единственная ответная реакция на его присутствие. Выдыхаемый им
воздух, который он уже столько раз использовал в смертоносных целях,
образовывал у его рта темное облачко, простреленное ярко-алыми молниями.
Вместо того чтобы рассеиваться, эти облачка опускались вниз, словно их
тянула к земле заключенная в них смертельная сила, и облепляли его торс и
ноги, словно погребальные покрывала. Он не предпринял никакой попытки
избавиться от них, несмотря на то, что вскоре они заслонили от него землю, и
двигаться пришлось медленнее. Появление их не слишком удивило его. Теперь,
когда его не сопровождал Афанасий, воздух отказывал ему в праве разгуливать
невинной овечкой в поисках своего возлюбленного. Под барабанную дробь
камней, окутанная черными облаками, здесь обнажалась его более глубокая
сущность. Он был Маэстро, дыхание которого несло смерть, и это
обстоятельство не могло укрыться ни от Просвета, ни от тех, кто медитировал
в его окрестности.
появившуюся среди них зловещую фигуру. Те, кто стоял на коленях в
непосредственной близости от Миляги, в панике вскочили и пустились в
бегство, на ходу защищая себя молитвой. Другие простерлись ниц, всхлипывая
от ужаса. Миляга обратил взгляд в сторону Божьей Дыры и внимательно осмотрел
то место, где земля растворялась в пустоте, в поисках каких-нибудь следов
Пай-о-па. Вид Просвета уже не производил на него того удручающего
впечатления, которое он испытал, впервые оказавшись здесь вместе с
Афанасием. В своем новом одеянии он пришел сюда, как человек, обладающий
силой и не скрывающий этого. Если он собирается совершить ритуалы
Примирения, то для начала ему надо заключить союз с этой тайной. Ему нечего
здесь бояться.
ярдов, а от собрания медитирующих осталось лишь несколько храбрецов,
выбравших для молитвы уединенные места, подальше от общей массы. Некоторые
уже ретировались, завидев его приближение, но несколько стоиков продолжали
молиться, не удостаивая проходящего незнакомца даже взглядом. Испугавшись,
что Пай может не узнать его в этом черном облике, Миляга стал звать мистифа
по имени. Зов остался без ответа. Хотя голова Пая была лишь темным пятном в
окружающем мраке, Миляга знал, куда устремлен его жадный взгляд, какая тайна
неудержимо влечет его к себе, подобно тому как край утеса влечет к себе
самоубийцу. Миляга прибавил шагу, и из-под ног у него посыпались еще более
крупные камни. Хотя в шагах Пая и не чувствовалось торопливости, Миляга
боялся, что если мистиф окажется в двусмысленном пространстве между твердой
землей и ничто, его уже не вытащить обратно.
Пая, до тех пор пока Миляга не догадался перейти от просьб к приказу.
препятствие. Тихий, жалобный, почти звериный стон боли сорвался с его уст.
Но он выполнил приказ того, кто некогда наложил на него заклятие, замер на
месте, словно послушный слуга, и стал ждать приближения своего Маэстро.
зашел процесс распада. Пай был всего лишь одной из теней во мраке ночи;
черты лица его невозможно было разглядеть; тело его стало бесплотным. Лишним
доказательством того, что Просвет не несет с собой исцеления, был вид порчи,
разросшейся внутри тела Пая. Она казалась куда более реальной, чем тело,
которым она питалась; ее синевато-багровые пятна время от времени внезапно
вспыхивали, словно угли под порывом ветра.
приближении к мистифу. Тело его казалось таким разреженным, что Миляга
боялся развеять его окончательно каким-нибудь резким движением. - Ты ничего
не найдешь в Просвете, Пай. Твоя жизнь здесь, со мной.
оказался таким же бесплотным, как и его тело. Это была едва слышная,
страдальческая мольба, исходившая от духа на грани полного изнеможения.
расстанусь с тобой, Пай. Я буду ухаживать за тобой, и ты поправишься. Теперь
я вижу, что не надо было привозить тебя сюда. Это было ошибкой. Прости, если
это причинило тебе боль, но я заберу тебя отсюда...
если ты покинешь меня, я снова себя забуду.
своего лица. Хотя не было видно даже искорок, которые могли бы подсказать
расположение глаз, Миляга знал, что мистиф смотрит на него. - Ты - Маэстро
Сартори. Примиритель Имаджики. - Он запнулся и долго не мог произнести ни
слова. Когда голос вернулся к нему, он был еще более хрупким, чем раньше. -
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Свержин Владимир
Глуховский Дмитрий
Ильин Андрей