столь подавляющим могуществом. Как ни вымотан и подавлен был Улуар, он
понял, что происходит настоящее чудо.
призрачные очертания того, что его спутники восприняли как реальность, -
баррикаду, возведенную из бочек, козлов для пилки дров, мешков и тюков.
Она на глазах расплывалась клубами тумана, но в остальном напоминала самое
обычное заграждение, какое разъяренные горожане могли устроить на скорую
руку за час-другой. Но горожан не было видно - за полночь на Набережном
рынке царило безлюдье, - да и кому могло прийти в голову преграждать путь
карете? Лишь Улуар понимал, что это обман, но даже он не сразу постиг его
смысл.
Народогвардейцы злились и проклинали все на свете, Улуар ждал и
всматривался. Он увидел, как от туманного облака оторвался клок, сгустился
и принял облик невысокой тонкой фигуры - седого, хрупкого на вид старика в
очках. Лицо его было незнакомо Улуару, но наваждение, вне всякого
сомнения, исходило именно от него; незнакомец буквально излучал осязаемые
волны чародейного могущества. Улуар подивился, как это его спутники ничего
не видят. Правда, в их теперешнем состоянии им было не до наблюдений: на
глазах у них внезапно оказались призрачные повязки, во рту - мнимые кляпы,
а на руках и лодыжках - просвечивающие оковы. Народогвардейцы остервенело
И бестолково крутились, пытались освободиться от несуществующих пут и
повязок, издавая при этом судорожное глухое мычание. Поистине впечатляющая
картина. Чтобы сотворить наваждение, способное противостоять физическому
сопротивлению, требовалось совершенное чародейное искусство. Неизвестный
мастер, кто бы он ни был, не только справился с этим; он одновременно
удерживал под контролем сознание пятерых народогвардейцев. Улуар дивился и
восхищался.
осведомился, словно спрашивая дорогу:
Возвышенных произношением. Растерявшийся Улуар молча кивнул.
на извивающихся конвойных, подался вперед, взял пленника за руку и вытянул
из кареты.
похитили - что именно, он и сам не понимал, да это и не имело значения. Он
вконец растерялся. Немного кружилась голова, ноги стали как ватные, его
слегка покачивало. На миг он утратил сопротивляемость к наваждению, и ему
показалось, будто карета остановилась перед высокой неприступной
баррикадой, а пять народогвардейцев и впрямь закованы в железо. Пока он
пялился, таинственный чародей что-то шепнул, и все четыре больших колеса
кареты подломились одно за другим - великолепное по своей тонкости
наваждение, сопровождаемое звуковыми эффектами, работа великого мастера.
Испуганные конвойные разразились сдавленными криками.
безмятежно заметил незнакомец. - Прошу, друг мой.
незнакомец удалится, народогвардейцы сразу поймут, что их обманули". Тот,
должно быть, почувствовал опасения Улуара и поспешил его успокоить:
то и все девять. Фиакр ждет нас в неполных пяти минутах ходьбы. Не правда
ли, замечательно?
времени посидеть, выпить сидра и поболтать о былом. Ну, как-нибудь в
другой раз. Идемте, друг мой. Вот сюда.
Защитнику с дурными известиями и раньше было делом малоприятным, а теперь
стало просто небезопасным. В лучшем случае черного вестника могли облить
потоком гнуснейшей брани. Не столь удачливым нередко доставались оплеухи и
зуботычины, а иногда их передавали в руки народогвардейцев для крепкой
порки. А сейчас и того хуже: за одну неделю двух несчастных вестников
лишили чинов и упекли за решетку. Судя по всему. Защитник, печально
известный своей вспыльчивостью, становился и вовсе необузданным, что
начинало не на шутку тревожить его окружение. Возможно, виной тому были
заботы и тяготы его огромной ответственности, ибо за последнее время
Защитнику и впрямь выпали беспримерные неприятности и нервы у него сдали,
что было вполне естественно. Открытый процесс над "бандой Нирьена",
первоначально задуманный как обычный пропагандистский спектакль, принял
вовсе нежелательный уклон. Суд был призван возвеличить
экспроприационистский режим, но почему-то привел к результатам прямо
противоположным. Власти допустили грубейший промах, разрешив обвиняемым
защищаться, ибо все пятеро повели защиту с таким искусством, которого
никто не ожидал. Что языки у них прекрасно подвешены - в этом не было
ничего удивительного, но кто бы подумал, что предатели завладеют мыслями и
чувствами собравшихся в зале суда! Публике они просто нравились; абсурд,
но исправить положение было уже невозможно. Толпу покоряли тонкое умение
сестры и брата Бюлод запутать свидетелей, страстность Риклерка, стойкость
Фрезеля, являвшегося в суд с картинно перебинтованной головой. Наибольшие
восторги, однако, вызывало красноречие и одухотворенность самого Шорви
Нирьена. Потенциальную опасность этих неуправляемых выступлений
нирьенистов было невозможно просчитать наперед. Порой начинало казаться,
что обвиняемые, чего доброго, еще добьются оправдания. Зловещие признаки
вероятности такого исхода были налицо. Вопреки ожиданиям, нирьенизм в
Шеррине вновь поднял голову. Люди ворчали, задумывались и даже поругивали
политику экспроприационистов. Кое-кто уже ставил под сомнение
необходимость продолжения массовых казней, официально именуемых "Чисткой
Вонара". Пошли пустые разговорчики об умеренности и терпимости, словно все
забыли о требовании экспроприационизма считать терпимость по отношению к
подстрекательским речам и писаниям контрреволюционной. Слабые духом
заскулили о том, что пора бы прекратить кровопролития, вернуться к
нормальной жизни и начать все с начала. Несколько популярных памфлетистов
- у них хватило ума скрыть свои имена - осмелились порицать самого Уисса
Валёра; их мерзкие сочинения расползлись по столице и проникли даже в зал
заседаний Конгресса.
раздражителен и особо подозрителен. Немудрено, что он похудел, лицо его
приняло зеленоватый оттенок, а внезапные приступы нервного тика и
бешенства участились. И не было ничего удивительного в том, что желающих
доложить ему о побеге брата не нашлось.
числа самых доверенных приспешников Уисса; в нее вошли депутаты Пульп,
Пьовр, Лемери и Мийетт. А чтобы Защитнику было на ком разрядиться,
добавили еще Хорла Валёра и двух из пяти конвойных, которые упустили
пленника. Утром посланцы опасливо протиснулись в кабинет хозяина,
находившийся в здании Комитета Народного Благоденствия.
проработал уже несколько часов. На нем был хорошо известный в народе
черный наряд; одежда и внешний вид Защитника, как всегда, находились в
образцовом согласии и порядке. Но глубокие тени под его наводящими ужас
глазами говорили о бессонных ночах, а худое лицо выглядело неимоверно
измученным. Когда посланцы вошли, он поднял взгляд от бумаг, и глаза его
сузились. Появление столь представительной делегации сразу заставило Уисса
насторожиться.
незадачливых конвоиров. Несчастный народогвардеец заикался на каждом
слове, но все же выдавил из себя совершенно неправдоподобную историю:
непонятно откуда вдруг взявшаяся на Набережном рынке баррикада;
слепившийся из тумана старик в очках; кляпы, повязки на глазах и железные
оковы; подломившиеся колеса; а когда наваждение рассеялось - мастер Улуар
Валёр бесследно исчез. Второй народогвардеец, тоже переживший все это,
мрачно подтвердил рассказ товарища.
выволочки, но Защитник повел себя совсем по-другому. Он молча, с застывшим
лицом, уставился в окно; затем, как бы случайно, опустил взгляд на
лежавшее на бюро распечатанное письмо, придавленное миниатюрой с портретом
молоденькой девушки - красивой, с большими глазами и белокурыми локонами.
Уисс еще раз просмотрел письмо, глянул на миниатюру и пододвинул то и
другое к пришедшим:
кляксами послание "Фабекского Патриота". Отдельные фразы сразу бросились
им в глаза:
чинить тебе беды... Они хочут тебя убить... Ежели ты не поймаешь старика с
его девчонкой, так они скинут тебя чародейством, будь уверен..."
спокойно, но с какой-то железной выдержкой. - Сами видите. Что вы на это
скажете?
знающий, что если кто-то и пользуется скоропреходящим расположением
Защитника, так именно он, бесстрастно заметил:
Мережковский Дмитрий
Черепнин Владимир
Эриксон Стивен
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Белогорский Евгений