принял решение:
Отправляйся к Менской заставе.
вернулся через пять минут. Он побывал дома, чтобы надеть жилет во вкусе
эпохи Робеспьера.
дальняя комната в кафе "Мюзен" была пуста. Все Друзья азбуки разошлись по
своим делам. Анжольрас, взявший на себя Кугурду, вышел последним.
Исси, в одной из заброшенных каменоломен, многочисленных по эту сторону
Сены.
Серьезность того, что происходило, была очевидна. Когда события,
предвестники некоей скрытой общественной болезни, развиваются медленно,
малейшее осложнение останавливает их и запутывает. Вот где причина развала и
возрождения. Анжольрас прозревал блистательное восстание под темным покровом
будущего. Кто знает? Быть может, эта минута приближается. Народ, снова
завоевывающий свои права! Какое прекрасное зрелище! Революция снова
величественно завладевает Францией, вещая миру: "Продолжение завтра".
Анжольрас был доволен. Горнило дышало жаром. За Анжольрасом тянулась длинная
пороховая дорожка - его друзья, рассеянные по всему Парижу. Мысленно он
соединял философское проникновенное красноречие Комбефера с восторженностью
Фейи - этого гражданина мира, с пылом Курфейрака, смехом Баореля, грустью
Жана Прувера, ученостью Жоли, сарказмами Боссюэ, - все вместе производило
что-то вроде потрескивания, всюду и одновременно сопровождающееся
электрическими искрами. Все за работой. Результат, без сомнения, будет
достоин затраченных усилий. Это хорошо. И тут он вспомнил о Грантере.
"Собственно говоря, Менская застава мне почти по дороге, - сказал он себе. -
Не пойти ли мне к Ришфе? Посмотрим, что делает Грантер и чего он успел
добиться".
Ришфе. Он с такой силой распахнул дверь, что она хлопнула его по спине,
скрестил руки и окинул взглядом залу, заполненную столами, людьми и табачным
дымом.
То был Грантер, споривший со своим противником.
отрубями и усеянным созвездиями костяшек домино. Он стучал кулаком по этому
мрамору. Вот что услышал Анжольрас:
вся игра пошла бы иначе.
Книга вторая. ЭПОНИНА
Глава первая. ЖАВОРОНКОВО ПОЛЕ
которой он предупредил Жавера; но лишь только Жавер покинул лачугу, увозя с
собой на трех фиакрах своих пленников, как Мариус тоже ускользнул из дома.
Было девять часов вечера. Мариус отправился к Курфейраку. Курфейрак больше
не был старожилом Латинского квартала: "по соображениям политическим", он
жил теперь на Стекольной улице; этот квартал принадлежал к числу тех, где в
описываемые времена охотно предоставляли убежище восстанию. Мариус сказал
Курфейраку: "Я пришел к тебе ночевать". Курфейрак стащил с кровати один из
двух тюфяков, разложил его на полу и ответил: "Готово".
заплатил за квартиру и все, что с него причиталось, тетушке Ворчунье,
нагрузил на ручную тележку книги, постель, стол, комод и два стула и
удалился, не оставив своего нового адреса, так что когда утром явился Жавер,
чтобы допросить его о вчерашних событиях, то застал только тетушку Ворчунью,
ответившую ему: "Съехал!"
схваченных ночью. "Кто бы мог подумать! - восклицала она, болтая с соседними
привратницами. - Такой скромный молодой человек, ну прямо красная девица!"
испытываемый им теперь ужас при мысли об этом доме, где он видел так близко,
во всем его расцвете, в самом отвратительном и свирепом обличий, социальное
уродство, быть может, еще более страшное, чем злодей богач: он видел злодея
бедняка. Второе - его нежелание участвовать в каком бы то ни было судебном
процессе, который, по всей вероятности, был неизбежен, и выступать
свидетелем против Тенардье.
испугался и убежал или, быть может, даже вовсе не вернулся домой к току
времени, когда была поставлена засада; тем не менее он пытался разыскать
его, но безуспешно.
начинающего адвоката, завсегдатая суда, он узнал, что Тенардье в одиночном
заключении. Каждый понедельник Мариус передавал для него в канцелярию тюрьмы
Форс пять франков.
Курфейрака. Впервые в жизни он занимал деньги. Эти регулярно занимаемые пять
франков стали двойной загадкой: для Курфейрака, дававшего их, и для
Тенардье, получавшего их. "Для кого бы это?" - раздумывал Курфейрак. "Откуда
бы это?" - спрашивал себя Тенардье.
более не видел впереди; его жизнь опять погрузилась в тайну, где он бродил
ощупью. Одно мгновение в этой тьме, совсем близко от него, вновь
промелькнули молодая девушка, которую он любил, и старик, казавшийся ее
отцом, - неведомые ему существа, составлявшие весь смысл его жизни,
единственную надежду в этом мире; и в тот миг, когда он надеялся их обрести,
какое-то дуновение унесло с собой эти тени. Ни проблеска истины, ни искры
уверенности не вспыхнуло в нем даже при таком страшном ударе. Никакой
догадки. Больше того, теперь он не знал даже имени, а прежде думал, что
знает. Несомненно одно: она не Урсула - "Жаворонок" - прозвище. Что же
думать о старике? Действительно ли он скрывался от полиции? Мариусу
вспомнился седовласый рабочий, которого он встретил недалеко от Дома
инвалидов. Теперь ему стало казаться вероятным, что этот рабочий и г-н Белый
одно и то же лицо. Значит, он переодевался? В этом человеке было что-то
героическое и что-то двусмысленное. Почему он не позвал на помощь? Почему он
бежал? Был он или не был отцом девушки? Наконец, был ли он именно тем
человеком, которого Тенардье якобы признал? Разве Тенардье не мог ошибиться?
Сколько неразрешимых задач! Все это, правда, ничуть не умаляло ангельского
очарования девушки из Люксембургского сада. Мариуса снедала мучительная
тоска, страсть жгла его сердце, тьма стояла в глазах. Его отталкивало и
влекло одновременно, и он не мог двинуться с места. Все исчезло, кроме
любви. Но ему изменил самый инстинкт любви, исчезли ее внезапные озарения.
Обычно пламя, которое сжигает нас, вместе с тем просветляет, отбрасывая
мерцающий отблеск вовне и указуя нам путь. Но Мариус уже больше не слышал
этих тайных советов страсти Он не говорил себе "Не пойти ли туда-то? Не
испробовать ли это? Та, которую он больше не мог называть Урсулой, очевидно,