старик-припарковщик и что-то торопливо говорил, умолял, не допуская к ней
взбешенных сеньоров.
попытался смыться, чтоб не заплатить старику. Н-ну, сейчас ему дадут! Здесь
не Россия. СейчасСейчас!..
схлюздившего сеньора, и кто-то успел ему сунуть в рыло, и потекло из носа
сеньора красное мокро. Старик все оборонял его машину и кричал, кричал.
Ребята торопливо переводили: "Сеньоры! Сеньоры! Не трогайте его! Не
трогайте. Пусть он едет. Пусть едет! Я беден, сеньоры, но честен! Я не хочу
беды..."
боясь, видимо, хоть на минуту оставить его без защиты. Хозяин машины бросил
мелочь на траву, к ногам старика и тут же поспешно выхватил дорогую банкноту
и тоже бросил на траву.
богатых, орали на них и махали кулаками неистовствующие колумбийцы. Они
принудили крепко раскошелиться перетрусившего хозяина дорогой машины, дружно
собрали с травы все деньги в фуражку старика и опрокинули ее на коротко
стриженную, седую голову бедного человека, похлопали его по спине, по плечу,
неохотно расступаясь, выпустили из плена богатую машину, крича что-то во
след и грозя пальцем. -- Я присмотрелся и обнаружил, что не все там пальцы,
там были и стволы пистолетов -- здесь не забалуешься!
прятал их в специально для этого сшитую брезентовую сумочку и, утирая слезы,
объяснял нам, что больше всего на свете он не любит скандалы, однако
находятся ж люди, которые ради несчастных копеек готовы на любую пакость.
Наши ребята успокаивали старика, тоже хлопали его по плечу и по спине,
толковали что-то миротворное, сыпали в горсть деньги. А старик все утирал
слезы и твердил:
заступались, так сколько бы российского свинства вывелось..."
там, за океаном, а у нас за это время бедные сделались еще беднее, богатые
же еще свинее.
какими судьбами не повстречаешься, тем паче, если их, судьбы, все время, как
игральные карты, тасуют, путают, перемешивают. Но и в этой мешанине, во
вселенской путанице, в беспомощном обмолоте человеческой жизни выпадают
людям такие судьбы, что невольно ахнешь, остановишься перед нею, покачаешь
головой: "Эх, судьба ты, судьба, кобыла крива, куда завтра увезет -- не
знаешь!"
поводу доли соседа своего, российского парня Степана Павлова, которому
оторвало обе руки взрывчаткой на шахте, но девушка, с которой он гулял, тем
не менее пришла за ним в больницу, сделалась его
хозяйство: косил сено, пилил дрова, изладил деревянный самолетик -- флюгер
на крышу и, самое главное, сделался охотником-промысловиком. Люди,
работающие в тайге, на промысле пушнины, знают, что в тайге и с двумя руками
управляться одному ой как несладко, порой надсадно и страшно, но сей факт
или исключительный случай -- был на самом деле. Я писал о семье Павловых
очерк, затем рассказ "Руки жены", и даже пьесу соорудил под названием
"Черемуха", которая шла на многих российских сценах и даже в столице, в
театре имени Ермоловой.
Павловых уже вырос, сходил в армию, что Надя и Степан уже дважды дедушка и
бабушка. Словом, люди устояли, не дали судьбе замотать себя -- Господь за
чьи-то грехи наслал им испытание, и они его выдержали, не посрамили имя
Господне, ни Его завета, ни своего человеческого образа.
Урале, в городе Перми. Кто-то из студентов иль преподавателей университета
принес мне исписанные карандашом линованные листки. На тех листках были
написаны стихи и прозаические опыты, похожие на бытовые зарисовки. Я сказал,
что писанину эту, да еще карандашную, читать не возьму, мне с моим
поврежденным зрением и печатные-то тексты в тягость. Но мне пришлось читать
те тексты -- автор Валя Перовская, писавшая на этих тетрадных страничках,
заламывала судьбу свою, училась писать, ходить, жить. У этой Вали,
студентки-заочницы Пермского университета, не было ни рук, ни ног. Горькая,
но довольно распространенная в ту пору история: Валя сделалась жертвой
неудачного самоаборта. Не презирайте ее мать, не спешите судить несчастную
женщину, не качайте головой -- жизнь послевоенных лет при бесчеловечной и
беспощадной советской власти вынуждала советских женщин уродовать себя,
уничтожать в себе зародившуюся жизнь иногда такими варварскими способами,
что о них и писать рука не поднимается. Пусть миллионы ранних могил, в
которых истлевают косточки молодых российских женщин, как пепел Клааса,
стучат в патриотические сердца тогдашних правителей, из лягушачьей икры
которых вывелось новое, к власти рвущееся, оголтелое потомство.
помогли ей добраться до моего дома, благо был он не так далеко от
университета. Валя училась уже на четвертом курсе филфака, беленькая,
голубоглазая, с тем типично русским скромным лицом, которое так любили
изображать русские художники -- Венецианов, Савицкий, Мясоедов. Она
поднялась на третий этаж сама, у нее немножко припотел вздернутый нос и
бледный лобик. Беспризорщинный, детдомовский, госпитальный да и
журналистский опыт помогли мне сгладить, не показать, по-ученому говоря,
смикшировать невольную неловкость, мою и гостей моих настороженность. Дети и
хозяйка моя в кабинет ко мне не совались.
с ними же вместе пришедшую пермячку о том, о сем. Милые, скромные, нарядно
приодетые по случаю встречи с писателем, девушки рассказали мне про
университет, удивлялись, что я "ничего не кончал" и в университете здешнем
ни разу не был, да и засобирались "домой", в общежитие, неуютное и холодное,
забытое Богом и властями.
-- попросила меня Валя. -- Я пришла посоветоваться с вами не столько по
рукописи, сколько о жизни.
предложил я.
рассуждая о замечаниях, поправках. Валя раза два извинялась за то, что
писано карандашом -- ручкой и чернилами ей пока писать трудновато, к новым
протезам надо еще привыкать.
познакомилась с гостьей и сказала, что, пока мы занимаемся, она приготовит
обед, у нее "кстати" оказались в морозилке пельмени и она мигом развернется.
Эти "кстати" намороженные пельмени у Марьи Семеновны велись круглый год и
всегда нас очень выручали.
говорится, не пишет только ленивый, некоторые пенсионеры и разные
бездельники до сих пор упиваются ими. Валины стихи отличались грустной
девичьей искренностью, но ни в одном из них ни слова о своей горькой
судьбине и титаническом преодолении недугов.
угадывалось, что она изо всех сил старается считать себя обыденной, ничем от
других людей не отличимой женщиной. Глядя на пластмассовые кончики протезов
рук, одним из которых она придавила листок, другим слышно поскрипываю- щим,
зажимала "меж пальцев" карандаш и вносила поправки, я думал, что жизнь этого
человека состоит из сплошных преодолений.
предложил ей поработать дома и затем прислать этот очерк мне, потому как
чуткое к молодым дарованиям Пермское книжное издательство время от времени
формирует и выпускает сборник "Молодой человек", и я постараюсь его туда
определить.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Белов Вольф