чтобы проверить, все ли поднялись, повесил на гвоздь свою шляпу и, то
вскидывая, то наклоняя голову, быстро зашагал к кафедре. Взойдя на нее, он
выпрямился и стал глядеть в окно, все время водя указательным пальцем с
кольцом-печаткой между воротничком и шеей. Это был человек среднего роста,
с жидкими, почти седыми волосами, с курчавой головой Юпитера и близорукими
синими глазами навыкате, поблескивавшими за стеклами очков. Морщинистой
рукой с очень короткими пальцами он то и дело оправлял в талии свой сюртук
из серой мягкой материи. Брюки у него, как и у всех учителей, включая
изящного доктора Гольденера, были несколько коротковаты и не закрывали
голенищ широких, до блеска начищенных штиблет.
вздох, взглянул на безмолвствующий класс, сказал "да, да" и дружелюбно
улыбнулся нескольким ученикам. Было очевидно, что он находится в отличном
расположении духа. Вздох облегчения пронесся по классу. Многое, очень
многое, можно сказать - все, зависело от того, хорошо или плохо настроен
доктор Мантельзак, Мальчики знали, что он бессознательно и даже не пытаясь
себя контролировать, отдается во власть своих настроений. Доктор
Мантельзак отличался совершенно исключительной, бесконечно наивной
несправедливостью, а благоволение его было прекрасно и переменчиво как
счастье. У него всегда имелись два или три любимчика; он говорил им "ты",
называл их по именам; и этим любимчикам жилось, как в раю. Они могли
отвечать первое, что им взбрело на ум, а после урока г-н Мантельзак
дружелюбнейшим образом беседовал с ними. Но в один прекрасный день,
большей частью после каникул, и одному богу известно, по какой причине,
они вдруг впадали в немилость, оказывались свергнутыми, уничтоженными,
позабытыми; другие отныне назывались по именам. Теперь он новым
счастливчикам подчеркивал ошибки в extemporalia такой аккуратной и
тоненькой черточкой, что работы их, даже самые неудовлетворительные,
сохраняли опрятный вид. Зато в тетрадях других учеников г-н Мантельзак
орудовал пером столь гневно и размашисто, до того исчерчивал их красными
чернилами, что они становились страшными и отталкивающими. А так как он не
подсчитывал ошибок, а ставил баллы в зависимости от количества
израсходованных им красных чернил, то его фавориты оказывались в весьма
выгодном положении. При этом он никогда не задумывался над таким
произволом, считал его в порядке вещей и ни разу не заподозрил себя в
пристрастии. Тому, у кого бы достало мужества запротестовать против
подобного самоуправства, пришлось бы поставить крест на надежде стать
любимчиком г-на Мантельзака и зваться просто по имени. А кому охота
ставить крест на лучезарной надежде!..
книжке. Ганно Будденброк сидел согнувшись и ломал руки под партой. Б!
Теперь на очереди буква Б! Сейчас будет названа его фамилия! Он встанет,
не сможет сказать ни строчки... и поднимется шум, скандал, произойдет
ужасная катастрофа, несмотря на очевидно хорошее настроение классного
наставника. Проходили мучительные секунды. "Будденброк... сейчас он
скажет: Будденброк..."
указательный палец, и уселся с видом, говорящим, что вот теперь все в
порядке.
окна, а буква "Л" уж никак не могла быть на очереди! Неужели это возможно!
Или доктор Мантельзак так хорошо настроен, что он попросту вызывает
любимчика, позабыв о тех, кому сегодня надлежит отвечать?
глазами. Хотя место у него было весьма удобное, чтобы читать по книге, но
он и для этого был слишком неповоротлив. Привыкнув к райской жизни и
чувствуя себя слишком уж уверенно, он просто заявил:
Мантельзак. - Ты не хочешь прочитать мне стихи о Золотом веке? Жаль, очень
жаль, друг мой! У тебя голова болела? Но, по-моему, об этом следовало
заявить в начале урока, до того, как я тебя вызвал. На днях у тебя ведь
тоже болела голова? Против головных болей надо принять какие-нибудь меры,
а не то ты отстанешь от класса. В таком случае отвечайте вы, Тимм.
классного наставника явно упало; похоже, что в следующий раз Людерс будет
вызван уже по фамилии... С одной из задних скамеек поднялся Тимм,
белокурый юнец с короткими толстыми руками, одетый в светло-коричневую
куртку, по виду сельский житель. Раскрытый рот его напоминал воронку, на
глуповатом лице было написано усердие; он торопливо придвинул открытую
книгу и стал напряженно смотреть перед собой. Затем склонил голову набок и
начал читать, растягивая слова, с запинками, монотонно, как дети читают
букварь:
Золотой... (лат.)]
нисколько не считаясь с тем, давно или недавно был спрошен ученик. Теперь
уж вовсе не так обязательно, что будет вызван Ганно, разве только судьба
пожелает сыграть с ним злую шутку. Он обменялся с Каем радостным взглядом,
потихоньку расправил онемевшие члены, стал успокаиваться.
может быть, просто захотел размять ноги, - во всяком случае он сошел с
кафедры, спокойно, неторопливо зашагал по классу и, с томиком Овидия в
руке, остановился подле Тимма, который быстрым, незаметным движением
отодвинул от себя книгу и... оказался в состоянии полнейшей беспомощности.
Он тяжело задышал своим похожим на воронку ртом, уставился на классного
наставника голубыми, честными, растерянными глазами и больше уже не мог
выдавить из себя ни единого слова.
виноватой улыбкой произнес:
стремясь овладеть собой, поглядел сначала в одну, потом в другую сторону,
затем опустил голову и стал спокойно читать дальше.
кончил. - Вы, несомненно, хорошо подготовились. Только у вас, к сожалению,
совершенно отсутствует чувство ритма, Тимм. Слияние смежных гласных вы
усвоили, но разве так читают гекзаметр! У меня создалось впечатление, что
вы все затвердили наизусть, как прозу... Но во всяком случае вы выказали
прилежание, сделали то, что было в ваших силах, а "кто жил, трудясь,
стремясь весь век..." (*81) Садитесь!
против его фамилии удовлетворительную отметку. И самое примечательное, что
в эти минуты не только учитель и все одноклассники, но даже сам Тимм были
искренне уверены, что он и вправду примерный ученик, по заслугам
получивший хорошую отметку. Даже Ганно Будденброк не в силах был
противостоять этому впечатлению, хотя и ощущал какой-то внутренний
протест. Он опять стал напряженно прислушиваться: какая сейчас будет
названа фамилия?
думать, в безопасности! В третий раз господин Мантельзак вряд ли спросит
стихи, а что касается нового задания, то буква "Б" прошла совсем
недавно...
очках с огромными круглыми стеклами. У него часто болели глаза, и вдобавок
он был так близорук, что стоя не мог читать по лежащей на парте книге. Ему
волей-неволей приходилось учить уроки, и он их учил. Но так как он был
исключительно бездарен и к тому же полагал, что его сегодня не вызовут, то
не знал почти ничего и после первых же слов замолк. Доктор Мантельзак
подсказал ему раз, подсказал второй - более резким голосом и, наконец,
третий - уже очень раздраженным тоном; когда же Мумме окончательно сбился,
доктором овладел непритворный гнев.
зрелище, можете в этом не сомневаться, кретин несчастный! Глупость плюс
лень - это уже, знаете ли, многовато...
не было ни одного человека в классе, кто бы не презирал его. В Ганно
Будденброке поднялась и сдавила ему горло волна отвращения, нечто вроде
позыва к рвоте. Но в то же время он с ужасающей ясностью видел все, что
происходило. Размашисто начертив роковой знак против фамилии Мумме,
учитель насупил брови и открыл свою записную книжку. Со зла он, конечно,
перейдет к вызовам по алфавиту и сейчас смотрит, кто на очереди! Не успел
Ганно проникнуться этим горестным сознанием, как, словно в кошмарном сне,
уже услышал свою фамилию.
воздухе, и тем не менее Ганно не поверил. В ушах у него зазвенело. Он
продолжал сидеть.
синими навыкате глазами, поблескивавшими за стеклами очков. - Не будете ли
вы так добры?
думал. Но все равно - это конец! Он уже не волновался больше. Интересно
только, сильный ли поднимется крик? Ганно встал, намереваясь привести
какое-нибудь смехотворное и вздорное оправдание: сказать, например, что он
попросту "позабыл" выучить стихи... как вдруг заметил, что сидящий впереди
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Василенко Иван