миллионах пайков, о благополучии народа, и все это - за здоровье одного
человека! Переметнул весь спор из огромной схватки держав в маленькую,
очень частную, очень личную задачу - что важней: частица твоего пайка или
мое здоровье? Нет, обман был не в том, что он поставил на кон свою жизнь!
Уверен, не встал бы Гамов с постели, скажи народ не словечко "да", а
словечко "нет". И был бы конец ему - реальный, а не придуманный.
Гамову, вдруг представилась чередой хитросплетений, обманов себя и других
- кривые и кривушки, скачки и зигзаги, ложь вместо истины. И в этом хаосе
обманов и обходных дорог я - локомотив, непрерывно поворачивающий на
очередную кривушку по указке свыше.
понимать, что если и был обман, то в мелочах, в кривизне избранной дороги,
но не в сути конечного пункта. Мы хотели победить в войне - и победили,
цель достигнута. Мы - вместе с Гамовым, не он один - задумали ценой одной
войны уничтожить все войны - и разве это не свершилось? Почвы для
межгосударственной вражды больше нет, ибо нет больше враждебных друг другу
держав. Чего хотели, того и добились - разве не так? Конец - делу венец,
говорили предки. Надо праздновать и торжествовать, таково нормальное
понимание событий.
человека, ведущего себя нормально. А Гамов, взамен торжества, потребовал
суда над собой. И принудил нас дать на это согласие, еще и потянул двух
помощников на скамью подсудимых. Что реально таится в его поведении? Новый
зигзаг в политике?
прилечь. Я пошел на кухню поискать еды. Вошла Елена и присела к столу. Я
положил ей ветчины и зеленого горошка.
еда перестала быть предметом мечтаний.
Не верю я этому честолюбцу!
пойдет.
опять заболел? Ты сказал, что война не окончилась. Значит, он?..
главным помощникам - мне и Гонсалесу. Он просит суда над нами троими.
сообразительности. Я путаюсь среди разных мыслей, как в глухом лесу между
деревьями.
томивших меня, когда я вернулся домой.
заслуженных наград за победу или столь же заслуженных кар за провины?
Гамов - руководитель объединенного мира или кандидат в тюремную камеру?
Одно несовместимо с другим. Я не хочу признавать за собой вины!
важные события и планы? Что меня оскорбляли недоверием?
мысли ее складывались по-иному. Он воскликнула:
честности. Опасение, что обходные пути к успеху встретят твое
противодействие. Гамов слишком ценил тебя, чтобы испытывать твою прямоту.
складывались похожие. И такая схожесть не могла не утешить меня. Но если
Елена объяснила отношение Гамова ко мне, то его отношение к самому себе
оставалось тайной. Она заговорила и об этом.
причина, позволявшая ему не думать, пряма ли дорога к цели.
который и оценит меру созданного им добра и причиненного зла. И сделает
это только в случае победы, ибо нормально победителей не карают при жизни,
приговор им выносит история потом, когда это их уже не может волновать.
Гамов и тут пренебрег классикой. Он открыл в истории новую дорогу и первым
зашагал по ней. Нужно восхищаться его смелостью, а не негодовать на него.
Гамовым. Я уже знал, что преклонение не связано с любовью, для ревности
оснований не было. Но я ничего не мог поделать: я тоже восхищался Гамовым,
но ее поклонение уязвляло меня.
объявят. Разве наказание не снимает преступления?
только вину в преступлении, но и самого преступника. Если суд приговорит
Гамова, да и твоего мужа заодно, к смертной казни...
на меня. Боюсь, философия предстоящего суда вполне открылась ее уму, но
судейская практика осталась в тени. Я чувствовал удовлетворение, что
напугал ее.
судить и себя самого. Неужели он поднимет руку и на себя? Ты лучше меня
знаешь Гонсалеса...
он поступит. Он из самосожженцев, которые могут полезть в костер впереди
своего вожака.
я не был одарен искусством Пеано демонстрировать хорошую мину при плохой
игре.
придуманного Гамовым суда. Ибо каждому ясно, что не могло только что
конституированное мировое правительство начать с публичного самосуда. Надо
было сконструировать автоматически действующую власть, а потом уже на
время отделяться от управления, чтобы сразу все не застопорилось.
суду. Главными фигурами стали Бар и Вудворт. Им вручалась центральная
власть на время вынужденного, моего и Гамова, бездействия, когда мы займем
места на скамье подсудимых. А если с этих скамей нам уже не вернуться в
правительство, то они пойдут сами по намеченному пути, так мы решили. Я
только посоветовал обоим не повторять, заняв наши места, тех наших ошибок,
которые Гамов счел достойными судебного преследования. Вудворт даже не
улыбнулся, а Бар язвительно заверил, что главной нашей ошибкой он считает
создание Черного суда, еще и поныне не распущенного. И потому первым его
действием, если мы уйдем от власти, будет ликвидация всего, что хоть
немного напоминает Гонсалеса. Я от души поддержал его.
что на сессию вынесено обвинение диктатора Гамова, его заместителя
Семипалова и самого председателя Черного суда Гонсалеса в том, что они,
находясь у власти, совершали преступные действия.
Недоумение сменилось протестами, протесты превращались в дикие споры. Я не
буду ничего этого касаться, чтобы не уходить от главного. Скажу только,
что еще никогда весь мир так не бушевал, как в дни, предшествующие суду.
сенатор Кортезии Леонард Бернулли.
сказал я, улыбаясь и сжимая его ладонь.
проворчал он, удобно размещаясь в кресле.
асимметричен - короткое туловище, широкие плечи, массивная голова, почти
полное отсутствие шеи и руки, достающие до колен, как у обезьяны. Части,
из каких складывалось его тело, составляли комбинацию уродств, а не
совершенств. Он представал глазу по-звериному сильным - наверное, и был
таким - и всегда сохранял обличье зверя. Одни глаза его, острые, умные,
мгновенно вспыхивавшие и погасавшие, были столь по-человечески
проницательны, что один взгляд в их глубину - верней, столкновение
взглядов - заставлял забыть о его выдающемся уродстве.
Семенова Мария
Конюшевский Владислав
Куликов Роман
Березин Федор
Посняков Андрей
Никитин Юрий