склада. Она лучше понимала его. Их жизненный опыт вырос на одной и той
же ниве; их мысли зрели под одним и тем же небом. И все было до прозрач-
ности ясно в чувствах, которые она подметила в нем или сама к нему пита-
ла. Его дружба, его страхи, стойкость в испытаниях, суждения о жизни,
спокойное отношение к страданию и смерти, сожаление об уходящей жизни,
отрешенность - все в нем было ей понятно: была бы Аннета мужчиной, она
при той же судьбе думала бы, жила бы, как он. Так по крайней мере ей ка-
залось: ведь в Жермене ничто не было для нее неожиданным. (Но могла ли
она сказать то же о себе?..) При других условиях из них вышла бы иде-
альная супружеская чета, связанная глубоким взаимным уважением, привя-
занностью, доверием. Они честно отдали бы друг другу все ключи от своих
дверей, за исключением одного маленького ключика, о котором как-то и не
вспоминалось. Но если найти ту забытую дверь и отпереть, то окажется,
что оба остались чужими друг другу... К счастью, почти никогда не предс-
тавляется случай открыть эту дверь. И при искренней, хорошей дружбе ма-
ленький ключик остается неиспользованным. Дружба Жермена и Аннеты была
невзыскательна и нелюбопытна. Каждый давал другому то, чего от него жда-
ли.
ние. И притягивало. Как его ни изучай, все равно не узнаешь; он и сам не
знал себя. С виду это был совсем ребенок, совсем простой человек, - та-
ким он и был; но кто пытался проникнуть к нему в душу, сразу терял доро-
гу и топтался вслепую на незнакомом месте. Аннета пыталась открыть дверь
в эту душу всевозможными ключами, но они не подходили к замкам. За иск-
лючением одного: маленького, как раз того, которым не пользовался Жер-
мен, ключа "неизвестно от чего" (как говаривали во времена великого ко-
роля, когда старались не слишком приглядываться к этому "неизвестному
чему! "). У Аннеты тоже не было охоты заглядывать в глухие закоулки ду-
ши. Но из этих укромных уголков, не замечаемых посторонним глазом, к ней
доносился таинственный аромат, доносилось жужжание пчелиного улья, кото-
рое она одна различала, к которому прислушивалась, наводя порядок в сво-
ем душевном хозяйстве. И то, что она слышала этот шорох крыл, очаровыва-
ющий и угрожающий, как бы делало их сообщниками. Это была отдаленная
родственная связь между двумя чужими друг другу людьми. (Когда речь идет
о породе, отдаленные связи бывают иной раз крепче близких: ветки не так
ломки, как сучья, хотя они и дальше от ствола.)
Без слов. Так слепые насекомые цепляются друг за друга в полумраке свои-
ми усиками. Есть целая порода существ, живущих этой подземной жизнью. Но
в ярком дневном свете их способности ослабевают. Найдя случай вновь при-
менить их, они испытывают удовольствие, в котором не желают разбираться.
И они признательны тем, кто дает им возможность проявлять их.
понимая друг друга, Аннета и Франц прислушивались к шуму вод в долине. И
соприкасались друг с другом скрытыми гранями души.
здания. Только слепой мог не видеть этого. Никакими румянами нельзя было
освежить это истаявшее лицо. И Жермен от них отказался. Франц старался
не смотреть на него...
нежники, свои последние наброски мелом и углем, холодный воздух, которым
пропитывалась его одежда, и здоровые руки, бежавшие от влажного прикос-
новения лихорадочных рук умирающего. Он оживленно болтал, и эти токи мо-
лодой жизни гальванизировали Жермена. Друзья в беседах не касались бо-
лезни. Франц довольствовался двумя-тремя торопливыми вопросами, "от ко-
торых Жермен сухо и равнодушно отмахивался. Они беседовали об искусстве
и вечных, отвлеченных вопросах - о том, что никогда не существовало...
(Аннета молчала, слушала, удивлялась сумасшествию мужчин, одержимых иде-
ями.) Или же Франц, говоря за двоих, рассказывал о своей жизни в плену,
о прожитых в лагере годах, о горестях, которые стали милы на расстоянии,
о встречах сегодняшнего дня, о своих планах, о том, что он Предпримет,
когда кончится война (и кто еще кончится тем временем?..). Его рассеян-
ный взгляд, скользнув по лицу Жермена, бежал от его впалых, обглоданных
болезнью щек, как бы прицепленных к выступам скул... Он бежал, этот бо-
язливый взгляд, ища с неловкой торопливостью другой точки, на которой
было бы отраднее задержаться. А Жермен стоически улыбался и помогал
Францу вернуться на землю живых. Он почти всегда говорил первый:
ку! Нельзя упустить такой прекрасный день...
лосы у него развевались; всей силой легких он втягивал чистый, не отрав-
ленный гниением воздух. Крепкие ноги Аннеты, тоже помимо ее воли, радо-
вались движению: казалось, здоровое животное вознаграждает себя за по-
давленность тела, онемевшего в атмосфере болезни, у изголовья больного.
Но Франц почти всегда был впереди, он впадал в какое-то ребяческое
буйство, бегал, взбирался на кручи, держась за опушенные снегом ветки
елей. Иногда они брали с собой лыжи и с этими крыльями на ногах мчались
по белым полям. Когда они хмелели от свежего воздуха, когда ток крови
смывал все следы мыслей, они усаживались на выступе скалы, на солнце, и
окидывали взглядом долину. Франц, смеясь, перечислял Аннете все ноты и
аккорды, составлявшие гармонию павлиньего хвоста, который развертывался
на небе при заходе солнца. Ни на минуту не умолкая, он рисовал размашис-
тыми штрихами, покрывал целые страницы линиями, набросками, контурами
деревьев и вершин, похожих на лица лежащих людей с крепко сжатыми губами
и острыми носами, - рисовал, ни о чем не думая и без конца болтая. И Ан-
нета смотрела, как говорили его пальцы, слушала глупости, слетавшие с
его языка. Она отвечала наобум. И молча думала о поверженном, которого
они покинули. Внезапно взгляд ее приковался к пальцам, машинально рисо-
вавшим голову, которую она узнала, - голову мертвеца... Аннета молчала,
Франц напевал. Солнце задернулось облаком. И молчание было как черная
дыра на светлой ткани. Франц замер, взглянул на свои пальцы, задохнулся,
как будто увидел взвившуюся змею... Его руки сжались, рванули листок,
смяли его. Альбом, который он отшвырнул, покатился вниз. Франц вскочил -
и опять начался бешеный лет по снежным полям. За ним, не промолвив ни
слова, понеслась Аннета...
обдал ее волной холода. У него был мучительный день. Он затаил недоброе
чувство против тех, кто этим днем наслаждался. Он упрекнул Аннету за
опоздание и хмуро спросил, весело ли им было; отметил, что она прекрасно
выглядит, на щеках ее играет румянец - видно, под кожей здоровая кровь.
Казалось, он корил ее за это.
стала рассказывать ему новости. А новости были невеселые. Война за четы-
ре года не только не выдохлась, она собралась с силами. Над Францией на-
висла угроза ожидавшегося к весне сокрушительного наступления. Они гово-
рили о трагическом будущем. Жермен переносил свою агонию на весь мир.
Ему казалось, что эволюция человечества была лишь временным успехом,
следствием могучего толчка и исключительного стечения обстоятельств,
внезапной "Вариацией", гениальной и безумной (понятия, почти равнознача-
щие), и что эта эволюция не прочна. Все завоевания гения, все достижения
человека - лишь кровавые лавры его пирровых побед. А теперь эта эпопея
близится к концу; восходящая кривая обрывается, и Титан кувырком катится
в бездну, обессиленный потугами превзойти самого себя. Совсем как Рольф,
маннгеймская собака, которая научилась мыслить по-человечески, а через
два года, мочась кровью, снова низверглась в бесформенную бездну мрака.
Ведь не только человек пускается в путь за чудесными приключениями. Вся
природа делала такие попытки. Повсюду начиналось гигантское восхождение
живого существа, стремившегося вырваться из ямы, где его стерегут темные
силы. Оно ползет вверх, полное отчаяния, оставляя кровавый след на каж-
дом выступе стены. Но рано или поздно настанет мгновение, когда оно,
обессилев, покатится вниз, в объятия кошмара - чудища со стеклянными
глазами... Кошмар на обоих порогах: там, где начинается сон, там, где он
кончается...
бездну, шумный сон жизни и не кончается?
реплялся в безверии и фатализме, рассматривая все происходящее во все-
ленной в свете своего разрушения. Он ничего не отрицал, он не был ни
"за", ни "против". Все виды безумия, вдохновлявшие человеческие массы,
религия, отечество, все бои, в которых люди истребляют самих себя, - во
всем этом слышится мерная поступь Рока. Все Сущее завершается уничтоже-
нием. И цель человеческих усилий - Ничто...
ворот, на гроздья народов, которые цепляются за выступ, поднимаются на
гору и падают! Смотрите в себя! "Я" - это целый мир. В моем "я" мне слы-
шится вечное "да! ".
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Херберт Фрэнк