несколько дней стоял в подвальном коридоре (сам же Шикин и спотыкался об
него). Наконец, пришли за ним люди из мехмастерских, но увидели трещину в
станине, придрались к этому и ещё три дня не брали станка, пока их всё-таки
не заставили.
"Дело". Может быть и не из-за этой трещины станок до сих пор не работал
(Шикин слышал и такое мнение), но значение трещины было гораздо шире, чем
сама трещина. Трещина означала, что в институте орудуют ещё не разоблачённые
враждебные силы. Трещина означала также, что руководство института
слепо-доверчиво и преступно-халатно. При удачном проведении следственного
дела, вскрытии преступника и истинных мотивов преступления, можно было не
только кое-кого наказать, а кое-кого предупредить, но и вокруг этой трещины
провести большую воспитательную работу с коллективом. Наконец,
профессиональная честь майора Шикина требовала разобраться в этом зловещем
клубке!
станка успела возникнуть круговая порука, преступный сговор. Ни один вольный
(ужасное упущение!) не присутствовал при переноске. Среди десяти носильщиков
попался только один осведомитель, и то затруханный, самым большим
достижением которого был донос о простыне, разрезанной на манишки. И
единственно, в чём он помог, это восстановить полный список десяти человек.
В остальном же все десять зэков, нагло рассчитывая на свою безнаказанность,
утверждали, что они донесли станок до подвала в целости, по лестнице
станиною не полозили, об ступеньки её не били. И ещё как-то так получилось
по их показаниям, что именно за то место, где потом возникла трещина, за
станину под задней бабкой, никто из них не держался, а все держались за
станину под шкивами и шпинделем. В погоне за истиной, майор даже несколько
раз рисовал схему станка и расстановку носильщиков вокруг него. Но легче
было в ходе допросов овладеть токарным мастерством, чем найти виновника
трещины. Единственно, кого можно было обвинить хоть и не во вредительстве,
но в намерении вредительства, -- это инженера Потапова. Разозлясь от
трёхчасового допроса, он проговорился:
горсть сыпанул в подшипники, и всё! Какой смысл станину колотить?!
Потапов отказался подписать.
Шикина не было обычных средств добывания истины: одиночки, карцера,
мордобоя, перевода на карцерный паёк, ночных допросов и даже элементарного
разделения подследственных по разным камерам: здесь надо было, чтоб они
продолжали полноценно работать, а для того нормально питаться и спать.
что когда они спускались по последним ступенькам и загораживали узкую дверь,
-- навстречу им попался дворник Спиридон и с криком:
из схемы никак иначе не получалось, что взялся он за станину под задней
бабкой.
пренебрегши двумя поступившими с утра доносами о суде над князем Игорем.
Перед самым обедом он вызвал к себе рыжеволосого дворника -- и тот пришёл,
как был, со двора в бушлате, перепоясанном драным брезентовым поясом, снял
свою большеухую шапку и виновато мял её в руках, подобно классическому
мужику, пришедшему просить у барина землицы. При этом он не сходил с
резинового коврика, чтоб не наследить на полу. Неодобрительно покосясь на
его непросохшие ботинки и строго поглядя на него самого, Шикин так и оставил
его стоять, а сам сидел в кресле и молча просматривал разные бумаги. Время
от времени, словно по прочтённому поражённый преступностью Егорова, он
вскидывал на него изумлённый взгляд как на кровожадного зверя, наконец-то
попавшего в клетку (всё это полагалось по их науке, чтобы разрушительно
подействовать на психику арестанта). Так прошло в запертом кабинете в
ненарушимом молчании полчаса, явственно прозвенел и обеденный звонок, по
которому Спиридон надеялся получить письмо из дому -- но Шикин даже и слыхом
не слыхал того звонка: он молча всё перекладывал толстые папки, что-то
доставал из одних ящиков, клал в другие, хмуро перечитывал разные бумаги и
опять с изумлением коротко взглядывал на угнетённого, поникшего, виноватого
Спиридона.
обсохли, и Шикин сказал:
знаешь, нет? -- И он протянул ему из своих рук фотографию какого-то парня в
немецком мундире без шапки.
Спиридон другой рукой обхватил карточку кругом всеми пятью пальцами за рёбра
и, по-Фазному наклоняя её к свету окна, стал водить мимо левого глаза,
рассматривая как бы по частям.
будет только хуже для вас. Ну, что ж, садитесь, -- он указал на стул
подальше. -- Разговор у нас долгий, на ногах не простоишь.
стул, но покосился на чистоту этого мягкого, обтянутого кожей стула и
переложил шапку на колени. Круглую голову свою он вобрал в плечи, наклонил
вперёд и всем видом своим выражал раскаяние и покорность.
ль оно?"
и тысячи арестантов, прошедших следствие, игра Шикина была яснее стёклышка.
Однако, он знал, что надо притворяться, будто веришь.
Германии-то вы, оказывается, штучки отка-а-лывали!..
поверите, гражданин майор, в Германии было как мух. Даже, говорят, генерал
один был Егоров!
Шикин пальцем в папку. -- И год рождения, всё.
ведь себе у немцев для спокоя три года прибрёхивал.
обременительная необходимость вести следствие, и он отодвинул все бумаги. --
Пока не забыл. Ты, Егоров, дней десять назад, помнишь, токарный станок
перетаскивал? С лестницы в подвал.
досадил или что?
хлопнул шапку на соседний стул, встал и повернулся, как будто втаскивая
станок через дверь в кабинет. -- Я, значит, спустёвшись, так? Задом. А их,
значит, двое в двери застряли -- ну?
Стой! -- кричу, -- дай перехвачу! А тюлька-то во!
-- Ну, несли которую.
приседая. -- Тут один протискался сбочь, другой пропихнулся, а втрою -- чего
не удержать? фу-у! -- Он распрямился. -- Да у нас по колхозной поре не такую
тяжёль таскают. Шесть баб на твой станок -- золотое дело, версту пронесут.
Где той станок?
Перестав показывать, как несли, он снова сел на свой стул и был весь
внимание.
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Шилова Юлия
Майер Стефани
Афанасьев Роман