страстно любить их, - говорил он себе в простоте душевной, - раз одна
мысль об усыновлении приводит меня сейчас в столь возбужденное состоя-
ние. Но впервые в жизни я обнаруживаю в себе подобные чувства: в течение
дня я прихожу в восторг от одного, чувствую симпатию к другому и жалость
к третьему. Бертони! Беппо! Анджолина! Итак, я вдруг стал семейным чело-
веком; а ведь я всегда жалел родителей, которым приходится столько бес-
покоиться о детях, и благодарил бога за то, что мой сан обязывает меня к
одиночеству и покою. Уж не чудесная ли музыка, которою я сегодня так
долго наслаждался, привела меня в неведомое до сих пор возбуждение? Нет,
скорее это великолепный кофе по-венециански, я просто из жадности выпил
целые две чашки... Все это так вскружило мне голову, что я в течение це-
лого дня почти не вспоминал о своей волкамерии, высохшей по вине этого
Пьера!
память!.. Что сделать, чтобы заснуть!.. Четыре часа утра, неслыханное
дело!.. Прямо заболеть можно!.."
встал, взял письменный прибор и решил поработать над своей знаменитой
книгой, так давно задуманной и все еще не начатой. Для этого ему понадо-
бился справочник канонического права. Не просмотрел он и двух страниц,
как мысли его стали путаться, глаза смыкаться, книга тихонько сползла с
перины на ковер, а свеча погасла от блаженного сонного вздоха, вырвавше-
гося из могучей груди благочестивого отца, и он заснул наконец сном пра-
ведника и проспал до десяти часов утра.
сна рукой он небрежно развернул записку, положенную Андреасом на ночной
столик, рядом с чашкой шоколада.
реклонный долг призывает нас в Вену, а мы боялись, что не сможем устоять
против Ваших великодушных настояний. Не сочтите нас неблагодарными, мы
никогда не забудем ни Вашего гостеприимства, ни Вашего великого милосер-
дия к брошенному ребенку. Мы скоро отблагодарим Вас за все это. Не прой-
дет и недели, как Вы нас увидите. Соблаговолите отложить до того времени
крестины Анджелы и верьте в почтительную и нежную преданность смиренных
детей, пользовавшихся Вашим покровительством.
в какой день вернутся сюда?
пришли, - перелезши через ограду. Проснувшись, я нашел их комнаты пусты-
ми; записка, которую вы держите в руках, лежала на столе, а все двери и
калитки были так же заперты, как я их оставил вчера вечером. Но ни еди-
ной булавки они с собой не унесли, ни до единого плода не дотронулись,
бедняжки...
ему составить меню обеда.
лосом и со стоном снова упал на подушку.
ну. Честный парикмахер Келлер, которого посвятили в тайну, принял их с
распростертыми объятиями и приютил у себя благородную путешественницу,
предоставив ей все, что мог. Консуэло была очень мила с невестой Иосифа,
огорчаясь в глубине души тому, что у девушки нет ни красоты, ни грации.
На следующее утро Келлер причесал растрепавшиеся кудри Консуэло, а его
дочь помогла ей переодеться в женское платье и проводила до дома, где
жил Порпора.
благодетеля, сменилась тягостным чувством, и скрыть его ей было нелегко.
Еще года не прошло с тех пор, как она рассталась с Порпорой, однако этот
год неопределенности, огорчений и печали оставил на озабоченном челе ма-
эстро глубокие следы страданья и дряхлости. У него появилась болезненная
полнота, развивающаяся у опустившихся людей от бездействия и упадка ду-
ха. В глазах еще светился прежний оживлявший их огонек, но краснота
одутловатого лица свидетельствовала о попытках потопить в вине свои го-
рести или с его помощью вернуть вдохновение, иссякшее от старости и ра-
зочарований. Несчастный композитор, направляясь в Вену, мечтал о новых
успехах и благосостоянии, а его встретила холодная почтительность. Он
был свидетелем того, как более счастливые соперники пользовались монар-
шей милостью и увлекали публику. Метастазио писал драмы и оратории для
Кальдара, для Предиери, для Фукса, для Рейтера и для Гассе. И Метаста-
зио, придворный поэт (poeta cesareo), модный писатель, новый Альбани,
любимец муз и дам, прелестный, драгоценный бог гармонии, - словом, Ме-
тастазио, тот из поваров драматургии, чьи блюда были наиболее вкусны и
легче всего переваривались, не написал ни одной пьесы для Порпоры и даже
не пожелал дать ему каких-либо обещаний на этот счет. А между тем у ма-
эстро, по-видимому, еще могли появиться новые идеи, и, несомненно, за
ним оставались ученость, замечательное знание голосов, добрые неаполи-
танские традиции, строгий вкус, широкий стиль, смелые музыкальные речи-
тативы, не имевшие себе равных по грандиозности и красоте. Но у него не
было приверженной ему публики, и он тщетно добивался либретто. Он не
умел ни льстить, ни интриговать. Своей суровой правдивостью он наживал
себе врагов, а его тяжелый характер всех от него отталкивал.
вано расцеловав ее. - Зачем ты явилась сюда, несчастное дитя? Здесь нет
ни ушей, способных тебя слушать, ни сердец, способных тебя понять. Здесь
нет для тебя места, дочь моя! Твоего старого учителя публика презирает,
и если хочешь пользоваться успехом, ты последуй примеру других и притво-
рись, будто вовсе не знаешь его или презираешь, подобно тем, кто обязан
ему своим талантом, своим состоянием, своей славой.
наполнились слезами. - Вы, значит, не верите ни в мою любовь к вам, ни в
мою преданность и хотите излить на меня подозрительность и презрение,
зароненные в вашу душу другими? О дорогой учитель! Вы увидите, что я не
заслуживаю такого оскорбления. Вы увидите! Вот все, что я могу вам ска-
зать.
шелся по комнате, затем вернулся к своей ученице. Видя, что она плачет,
и не зная, как и что сказать ей поласковей и понежнее, он взял из ее рук
носовой платок и с отеческой бесцеремонностью стал вытирать ей глаза,
приговаривая:
трудом подавил в своей широкой груди тяжкий вздох. Но он поборол волне-
ние и, придвинув стул, сел подле нее.
объясни, почему ты так внезапно оттуда уехала. Говори же! - прибавил он
несколько раздраженным тоном. - Разве мало найдется чего мне рассказать?
Ты там скучала? Или Рудольштадты нехорошо обошлись с тобой? Впрочем, они
тоже могли оскорбить тебя и извести. Богу известно, что это единственные
люди во всей вселенной, в которых я еще верил, но богу также известно,
что все люди способны на всякое зло.
ты - ангелы, и говорить о них я должна бы не иначе, как стоя на коленях,
но я принуждена была покинуть их, принуждена была бежать, даже не пре-
дупредив их, не простившись с ними.
ношению к ним? Неужели мне придется краснеть за тебя и пожалеть, что я
послал тебя к этим славным людям?
не придется за меня краснеть.
отвечать Порпоре, когда он желал познакомиться с каким-нибудь фактом или
мыслью; в двух словах она сообщила, что граф Альберт предложил ей руку и
сердце, а она не могла дать ответ, не посоветовавшись предварительно со
своим приемным отцом.
богемских королей, владелец замка Ризенбург! И он хотел жениться на те-
бе, на цыганочке? На тебе, самой некрасивой из нашей школы, дочери неиз-
вестного отца, на комедиантке без гроша и без ангажемента? На тебе, бо-
сиком просившей милостыню на перекрестках Венеции?
мне, на Порпорине! - ответила Консуэло со спокойной и кроткой гордостью.
тельно, описывая тебя, я забыл сказать об этом, - прибавил с горечью ма-
эстро. - Да, последняя и единственная ученица учителя без школы, будущая
наследница его лохмотьев и его позора. Носительница имени, уже забытого
людьми! Есть чем хвастаться и сводить с ума сыновей знатнейших семейств!
кой, - мы еще не так низко пали в глазах хороших людей, как вам хочется