где-то жила, но ничто не возвещало Мариусу, где именно он должен искать. Вся
его жизнь могла быть теперь обрисована несколькими словами полная
неуверенность среди непроницаемого тумана. Увидеть, увидеть ее! Он жаждал
этого непрестанно, но ни на что больше не надеялся.
своей спиной, ее леденящее дыхание. Во время всех этих треволнений, и давно
уже, он бросил работу, а нет ничего более опасного, чем прерванный труд; это
исчезающая привычка. Привычка, которую легко оставить, но трудно
восстановить.
успокаивает лихорадку деятельного ума, нередко жестокую, и порождает в нем
легкий прохладный туман, смягчающий слишком резкие очертания ясной мысли,
заполняет пробелы и пустоты, связывает отдельные группы идей и затушевывает
их острые углы. Но одна лишь мечтательность все затопляет и поглощает. Горе
труженику ума, позволившему себе, покинув высоты мысли, всецело отдаться
мечте! Он думает, что легко воспрянет, и убеждает себя, что, в общем, это
одно и то же. Заблуждение!
мысль мечтой - значит принять яд за пищу.
страсть в конце концов низвергла его в мир химер, беспредметный и бездонный.
Он выходил из дому только чтобы побродить и помечтать. Ленивые попытки жить!
Пучина, бурлящая и затягивающая. По мере того как деятельность умерялась,
нужда увеличивалась. Это закон. Человек в состоянии мечтательности,
естественно, расточителен и слабоволен. Праздный ум не приспособлен к
скромной, расчетливой жизни. Наряду с плохим в таком образе жизни есть и
хорошее, ибо если вялость гибельна, то великодушие здорово и похвально. Но
человек бедный, щедрый, благородный и не работающий погибает. Средства
иссякают, потребности возрастают.
равно как и самые слабые и самые порочные; он приводит к одной из двух ям -
самоубийству или преступлению.
настанет день, когда он уйдет из дому, чтобы броситься в воду.
кого он больше не видел. То, о чем мы говорим, может показаться странным, и,
однако, это так. В темных глубинах сердца зажигается воспоминание об
отсутствующем существе; чем безвозвратнее оно исчезло, тем ярче светит. Душа
отчаявшаяся и мрачная видит этот свет на своем горизонте - то звезда ее
ночи. Она, только она и поглощала все мысли Мариуса. Он не думал ни о чем
другом, он видел, что его старый фрак неприличен, а новый становится старым,
что его рубашки износились, шляпа износилась, сапоги износились, он
чувствовал, что его жизнь изжита, и повторял про себя: "Только бы увидеть ее
перед смертью!"
любила, что ее взоры сказали ему об этом, что пусть она не знала его имени,
но зато знала его душу, что, быть может, там, где она сейчас, каково бы ни
было это таинственное место, она все еще любит его. Кто знает, не думает ли
она о нем так же, как он думает о ней? Иногда, в неизъяснимые знакомые
всякому любящему сердцу часы имея основания только для скорби и все же
ощущая смутный трепет радости, он твердил: "Это ее думы нашли меня!" Потом
прибавлял". "И мои думы, быть может, находят ее".
но она тем не менее успевала бросить в его душу луч, порой походивший на
надежду. Время от времени, особенно в вечерние часы, которые всего сильнее
располагают к грусти мечтателей, он заносил в свою тетрадь, служившую только
для этой цели, самую чистую, самую бесплотную, самую идеальную из грез,
которыми любовь заполняла его мозг. Он называл это "писать к ней".
утратил способность работать и настойчиво идти к определенной цели, но более
чем когда-либо отличался проницательностью и справедливостью суждений,
Мариус видел в спокойном и верном, хотя и необычном освещении все, что
происходило перед его глазами, даже события или людей, наиболее для него
безразличных; он воспринимал все верно, но с какой-то нескрываемой им
удрученностью и откровенным равнодушием. Его разум, почти утративший
надежду, парил на недосягаемой высоте.
обманывало; каждое мгновение он прозревал сущность жизни, человечества и
судьбы. Счастлив даже в тоске своей тот, кому господь даровал душу,
достойную любви и несчастия! Кто не видел явлений этого мира и сердца
человеческого в таком двойном освещении, тот не видел ничего истинного и
ничего не знает.
темное пространство, которое ему оставалось пройти, укорачивается с каждым
мгновением. Ему чудилось, что он уже отчетливо различает край бездонной
пропасти.
время идти вдоль прежнего внутреннего бульвара с левой его стороны, то
дойдешь до улицы Санте, затем до Гласьер, а далее, не доходя до речки
Гобеленов, вы видите нечто вроде поля, которое в длинном и однообразном
поясе парижских бульваров представляет собой единственное место, где
Рейсдаль поддался бы соблазну отдохнуть.
над которым протянуты веревки, где сушится на ветру разное тряпье; старая,
окруженная огородами ферма, построенная во времена Людовика XIII, с высокой
крышей, причудливо прорезанной мансардами; полуразрушенные изгороди; вода,
поблескивающая между тополями; женщины, смех, голоса; на горизонте -
Пантеон, дерево возле Школы глухонемых, церковь Валь-де-Грас, черная,
приземистая, причудливая, забавная, великолепная, а в глубине - строгие
четырехугольные башни Собора Богоматери.
не приходит сюда. Изредка, не чаще чем раз в четверть часа, здесь проезжает
тележка или ломовой извозчик.
тот день на бульваре оказалась редкость - прохожий. Мариус, пораженный диким
очарованием местности, спросил его:
человеком, погрузившимся в мечты, овладевает внезапное оцепенение - для
этого довольно какого-нибудь одного слова. Мысль сразу сосредоточивается на
одном образе и неспособна ни к какому другому восприятию. "Жаворонок" -
название, которым в глубокой своей меланхолии Мариус заменил имя Урсулы.
"Ax! - сказал он в каком-то беспричинном изумлении, свойственном
таинственным беседам с самим собой. - Так это ее поле! Здесь я узнаю, где
она живет".
Глава вторая. ЗАРОДЫШИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ТЮРЕМНОМ ГНЕЗДИЛИЩЕ
действительности.
сделать пленника бандитов своим пленником. Если жертва убийцы скрывается, то
она более подозрительна, чем сам убийца; вполне возможно, что эта личность,
представлявшая драгоценную находку для преступников, была бы не менее
хорошей добычей для властей.
"чертова франтика". Действительно, Монпарнас, встретив Эпонину, стоявшую на
карауле под деревьями бульвара, увел ее с собой, предпочитая быть Неморином
с дочерью, чем Шиндерганнесом с отцом. Он избрал благую часть. Он остался на
свободе. А Эпонину Жавер снова "сцапал". Но это было для него слабым
утешением. Эпонина присоединилась к Азельме в Мадлонет.
главных преступников, Звенигрош, исчез. Никто не знал, как это случилось;
агенты и сержанты "ничего не понимали"; он словно превратился в пар, он
выскользнул из наручников, он просочился сквозь щели кареты - а щели в ней
были - и убежал; когда подъехали к тюрьме, то могли только сказать, что
Звенигроша нет. Это было или волшебство, или дело полиции. Не растаял ли
Звенигрош во мраке, как тают хлопья снега в воде? Или то было соучастие не
признавшихся в этом агентов? Не был ли этот человек причастен к двойной
загадке - беззакония и закона? Не был ли он олицетворением как преступления,
так и возмездия? Не опирался ли этот сфинкс передними лапами на злодеяние, а
задними на власть? Жавер не признавал этих сочетаний и возмутился бы при
мысли о подобной сделке; но в его отделении были и другие надзиратели, хотя
и состоявшие под его начальством, но лучше посвященные в тайны префектуры, а
Звенигрош был таким злодеем, что мог оказаться и очень хорошим агентом.
Иметь близкие отношения с ночным мраком, позволяющим незаметно исчезать, -
это выгодно для бандитов и удобно для полиции. Такие двуликие мошенники