того, что слуга ограбит его, убежит или, как то тоже бывало неоднократно,
выдаст в руки торговцев живым товаром.
плату, грек в сопровождении тяжело нагруженного юноши сошел на пристань.
Купленный раб тащил мешок с дорогими красками - несколькими кусками
лазурита, киноварью и пурпуром, кожаную суму с кистями и инструментом,
потребным изографу, коему приходилось в те века самому делать все, начиная
от растирания красок и до подготовки доски, левкаса и паволоки, которую
наклеивают сверху доски, прежде чем начать писать икону. Приезжий грек
имел с собою к тому же несколько книг и инструмент для выглаживания
извести, ибо был не просто изографом-иконописцем, но и мастером самой
сложной, фресковой живописи. В круглой деревянной коробочке на поясе у
него хранились свитки грамот, удостоверяющие, кто он и откуда, причем одна
из них была подписана самим патриархом Филофеем.
сощурясь, озрел тюки, бочки и ящики, махнул рукою, приказав нести в клеть,
где взвешивали товар и брали мытное и лодейный сбор, на грека поднял
недоуменный взор, обозрев с удивлением голенастого, худого и косматого
путника, однако, услышав слово <изограф>, пожевал ус, подумал, кивнул на
мешок за плечами раба: <А тамо што?> - услышав, что краски, потрогав кисти
в отверстой для показа суме, вопросил:
решительно потряс головой, намерясь было явить весь свой нехитрый скарб,
но боярин, подумав, махнул рукою: - На владычный двор вали, к Дионисию! -
И отвернулся, пропуская художника на берег.
каковою для него оказывались то резные ворота терема, то две бабы с
ведрами в вышитых домотканых запасках, то мужик в серой холщовой рубахе
распояскою и в лаптях, обтесывающий новую воротную верею, вырубленную из
цельного ствола с корнем, - он даже повертел головою, знаками вопросив,
как мужик намеревается ставить столб, вниз ли или вверх корнями, и только
поняв, что корень будет зарыт в землю, удоволенно покивав головою,
двинулся дальше. Заметив наконец, что слуга совсем изнемог, грек начал
оглядываться по сторонам, ища харчевню.
лоб, посетовал:
Оглянул любопытно двухцветную - янтарно-желтую понизу и черную поверху от
приставшей сажи - горницу, присел, оглядываясь, за стол у маленького, в
полбревна, прорубленного окошка. Дождав, когда пенистая белая влага
наполнила берестяные кружки, поднял свою, осторожно выпил и тотчас стал
рассматривать прихотливый берестяной узор, видно вырезанный тоненьким
ножичком и наложенный в несколько слоев вокруг сосуда. Хозяйка отрезала
кусок хлеба, налила еще молока, пожалилась на жарынь:
Вопросила, верно ли, что в Орде мор. Воздохнула всею грудью, примолвила
обреченно: - В скорости и до нас дойдет!
липову кору толочь! - И тут же, заметив, что у гостей опорожнены сосуды,
налила еще молока из глиняной, грубо украшенной зеленою и белою поливою
кринки.
с гостя плату взять - грех непростимой! - И уже на походе, когда путники
выбирались из жилья, ополоснув, сунула слуге в руку берестяной узорный
туесок-кружку. - Передай хозяину своему, любовал, дак!
подозревая о том, безвестная нижегородская баба эта больше сделала, чем
последующие сановитые хозяева, князья и епископы, принимавшие
византийского мастера, для того, чтобы изограф, приехавший только лишь
выполнить несколько работ по заказу местных володетелей, похотел затем
остаться в этой стране навсегда, сделав Московию своею второю родиной.
по сторонам, что находил достойным внимания, и откладывая в памяти своей.
В улицах стояла пыль, было жарко. До двора епископа они добрались только к
полудню. Чудного, с голыми икрами, путника остановили в воротах, но потом
вышел старший придверник и, услышав греческую речь, провел гостя в покои
епископа. Греку со спутником предложили омыть руки и проводили в
трапезную, не разделяя господина от раба, как полагалось бы в Кафе,
Константинополе или Галате. Впрочем, обычаи тут устанавливал сам Дионисий.
грамоты, привезенные Феофаном, лишь проглядел, больше присматриваясь к
самому мастеру. Изограф, в свою очередь, сразу же оценил жгучий взгляд и
решительность лица русича, его краткую, полную сдержанной силы речь, в
коей он немногими строгими красками набросал нынешнее состояние страны,
раздираемой сварами князей и угнетаемой агарянами, <рекомыми половцами или
татарами>, - как несколько витиевато изобразил Дионисий ханов Орды и их
кочевое войско.
сведомый на ны! Ныне паки в стране иссохли нивы, близит глад и мор на люди
и на рогатый скот такожде! И беда та опять же надвигается на нас от
безбожных куманов! Людин, зашедший во храм, возведя очи горе, должен
узреть не покой, но боренье духовное! Должен постигать телесными очами то,
о чем речет Григорий Палама: яко смертный муж в борении постигает
бессмертную энергию горняго света!
речь, и уже епископ, прерываясь, начинал внимать Феофану.
беседу и вставая. - Но егда возможешь изобразить красками то, о чем ныне
глаголал, тебе, и паки тебе поручит князь Дмитрий Костянтиныч, по слову
моему, подписывать созданный им два лета назад храм Николая Святого!
русских подмастерьев. Он тут же поручил им готовить доски для пророческого
ряда нового храма, а сам взялся писать <Деисус> в полтора человеческих
роста, почему уже к концу второй недели от любопытствующих приходилось
очищать мастерскую.
Иоанн Предтеча, сам князь явился к художнику вместе с епископом и боярами
и долго рассматривал то образ, полный какой-то неслыханной доселе силы и
рдеющего, словно бы изнутри пробивающегося наружу, огня, то
всклокоченного, с голыми жилистыми руками, в одном хитоне, перемазанном
красками, мастера, который писал прямо по подготовленной доске, без
перевода и оттиска, не заглядывая ни в какие подлинники. Дмитрий
Константиныч живопись любил, понимал в ней и, справившись с первым
ощущением необычно тревожного, что и привлекало и отвращало в письме
грека, в конце концов одобрительно склонил голову и, пошептавшись с
епископом, осторожно покинул покой. Дионисий взошел полчаса спустя,
удоволенно сияя, повестив, что храм Николы князь поручает расписывать
Феофану и просит его руководить изографами-русичами, которых всех передает
под его начало.
опустошение (сейчас подошел именно такой час), токмо помавал главою,
измученно поглядев на епископа. Но Дионисий, сжившийся с изографом,
которого за протекшие дни выучился понимать вполне, не оскорбился тем
нимало и, выйдя из покоя, приказал эконому озаботить себя доставкою
твореной извести из Суздаля, где она доспевала в ямах, устроенных еще
рачением покойного Костянтина Василича, когда он только-только задумывал
перебираться в Нижний, и собирать мастеров.
толпами горожан, запрудивших улицы. Раздавались крики, возгласы, вопли.
новгородских разбойников, пограбивших Вятку, Булгар и всю Ветлугу.
Поскольку ему сказывали и о давешнем набеге охочих молодцов на Нижний, то
художник вообразил, что прошедшие Волгой грабители ворвались в город.
толпе.
набег это, впрочем, было непохоже. Степняки не обнажали оружия, разве
изредка, взмахнувши плетью, отшибали с дороги зарвавшихся смердов.
глазами и ухом, ловя музыку ропота, то жалобного, то грозно-негодующего.
Ежели татары свои, почему такие крики и шум? Татар было много, очень
много, и когда они прошли, Феофан с трудом пробился на епископский двор.
что происходит в городе. Оказывается, явились Мамаевы послы с дружиною, и
дружина в тысячу или того более душ. Требуют подарков, кормов, начинают
грабить, уже разорили торг, с горожанок срывают головные уборы и
украшения, выдирая серьги из ушей. Словом, все так, как бывало когда-то,
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Роллинс Джеймс
Земляной Андрей
Шилова Юлия