Чтение 137–й страницы книги ~Имаджика~

Миляга увидел, какое скорбное место Афанасий избрал для их расставания.
Комната служила моргом: весь пол ее был завален трупами, закутанными в самые
разнообразные тряпки и покрывала. Некоторые были аккуратно завернуты,
большинство - едва прикрыты. Еще одно доказательство того, что и так уже
было ясно: никакими целительными свойствами это место не обладало. Но ни
время, ни место не располагали к тому, чтобы вести этот спор. Не стоило
оскорблять чужую веру, когда ночной ветер сотрясал стены, а под ногами
валялись мертвецы.

- Хотите, чтобы я остался? - спросил Флоккус у Афанасия, уже перестав
надеяться на освобождение.

- Нет, нет. Идите, разумеется, - ответил Афанасий.

Флоккус повернулся к Миляге и отвесил ему небольшой поклон.

- Для меня это было большой честью, сэр, - сказал он и поспешно удалился.

Когда Миляга вновь обернулся к Афанасию, тот уже стоял в дальнем конце
морга, пристально глядя на одно из завернутых в саван тел. Перед приходом в
это мрачное место он переоделся, сменив свой свободный яркий плащ на синие
одеяния такого темного оттенка, что они казались почти черными.

- Итак, Маэстро... - сказал он. - Я искал Иуду в нашем стане и пропустил
тебя. Весьма неосторожно с моей стороны, не так ли?

Все это было произнесено доброжелательным светским тоном, что сделало и
без того туманное заявление вдвойне загадочным для Миляги.

- Что ты хочешь сказать? - спросил он.

- Я хочу сказать, что ты обманом проник в наш лагерь, а теперь
собираешься удалиться, не заплатив цену за осквернение святыни.

- О каком обмане идет речь? - сказал Миляга. - Мистиф был болен, и я
думал, что здесь он может поправиться. А если я не сумел соблюсти какие-то
формальности там у Просвета, то, надеюсь, вы простите меня. У меня не было
времени пройти курс теологии.

- Мистиф не был болен. А если и был, то ты сам сделал его больным, чтобы
втереться в наши ряды. Даже не пытайся возражать. Я видел, что ты там делал.
Что собирается сделать мистиф? Доложить о нас Незримому?

- Ты не мог бы сказать поточнее, в чем конкретно ты меня обвиняешь?

- Я даже задумывался, действительно ли ты пришел из Пятого Доминиона, или
это тоже часть заговора?

- Нет никакого заговора.

- Но я слышал слова о том, что революция и теология - две несовместимые
вещи, что, разумеется, кажется нам очень странным. Как вообще одно можно
отделить от другого? Если ты собираешься изменить хотя бы крошечную деталь в
своей жизни, ты должен отдавать себе отчет в том, что рано или поздно
последствия этого изменения достигнут божественных ушей, и тогда тебе надо
держать ответы наготове.

Миляга выслушал всю эту тираду, думая, не проще ли уйти отсюда и оставить
Афанасия бредить в одиночку. Было совершенно очевидно, что ни в одном его
слове нет ни капли смысла. Но он чувствовал себя обязанным проявить немного
терпения, хотя бы в благодарность за те мудрые слова, которые он произнес
над ними во время венчания.

- Так ты думаешь, что я являюсь участником какого-то заговора? - спросил
Миляга. - Я правильно понял?

- Я думаю, что ты - убийца, лжец и агент Автарха, - сказал Афанасий.

- И это ты меня называешь лжецом? Интересно, кто внушил этим бедным
мудакам, что они могут получить здесь исцеление, я или ты? Ты только
посмотри на них! - Он повел рукой вдоль рядов. - Ты называешь это
исцелением? Что-то не похоже. И если бы они могли набрать в грудь воздуха...

Он наклонился и сдернул саван с ближайшего трупа. Перед ним оказалось
лицо хорошенькой женщины. Глаза ее остекленели. Собственно говоря, они и
были из стекла. Само же лицо было вырезано из дерева и раскрашено. Он
потянул простыню дальше, слыша грубый, суровый смех Афанасия. На руках
женщина держала ребенка. Голову его окружал позолоченный нимб, а его
крошечная ручка была поднята в благословляющем жесте.

- Она лежит очень неподвижно, - сказал Афанасий. - Но пусть это тебя не
введет в заблуждение. Она не мертва.

Миляга подошел к другому телу и сдернул с него покрывало. Под ним
оказалась вторая Мадонна, выдержанная в более барочной манере, чем первая.
Глаза ее закатились в блаженном обмороке. Он выпустил покрывало из рук.

- Ну что, ослаб, Маэстро? - сказал Афанасий. - Ты очень хорошо скрываешь
свой страх, но меня тебе не обмануть.

Миляга вновь оглядел комнату. На полу лежало по меньшей мере тридцать
тел.

- Это что, все Мадонны? - спросил он.

Приняв изумление Миляги за проявление тревоги, Афанасий сказал:

- Теперь я вижу твой страх. Эта земля посвящена Богине.

- Почему?

- Потому что предание учит, что на этом месте тягчайшее преступление было
совершено против Ее пола. Здесь неподалеку была изнасилована женщина из
Пятого Доминиона, а дух Пресвятой Богородицы почиет всюду, где бы ни
случилась такая гнусность. - Он опустился на корточки и почтительно снял
покрывало еще с одной статуи. - Она с нами, - сказал он. - В каждой статуе.
В каждом камне. В каждом порыве ветра. Она благословляет нас, потому что мы
осмелились приблизиться к Доминиону Ее врага.

- Какого врага?

- Тебе что, не разрешается произносить Его имя, не падая при этом на
колени? - спросил Афанасий. - Я говорю о Хапексамендиосе, твоем Господе,
Незримом. Ты можешь открыто признаться в этом. Почему бы и нет? Ты теперь
знаешь мой секрет, а я - твой. Мы прозрачны друг для друга. Однако, прежде
чем ты уйдешь, я хотел бы задать тебе один вопрос...

- Какой?

- Как ты узнал, что мы поклоняемся Богине? Флоккус сказал тебе, или
Никетомаас?

- Никто мне не говорил. Я этого не знал, да и дела мне до этого нет. - Он
двинулся к Афанасию. - Я не боюсь твоих Мадонн.

Он выбрал одну из статуй и сдернул покров, открыв ее всю - от сверкающего
венца до опирающихся на облака ступней. Присев на корточки, в той же позе,
что и Афанасий, Миляга прикоснулся к сплетенным пальцам статуи.

- По крайней мере, они красивы, - сказал он. - Я сам когда-то был
художником.

- Ты силен, Маэстро, в этом тебе не откажешь. Честно говоря, я думал, что
Наша Госпожа поставит тебя на колени.

- То я должен был падать на колени перед Хапексамендиосом, теперь - перед
Девой...

- Первое - из преданности, второе - из страха.

- Жаль тебя разочаровывать, но мои ноги принадлежат мне одному. И я
опускаюсь на колени, когда захочу. И если захочу.

На лице Афанасия отразилось недоумение.

- Похоже, ты действительно в это веришь, - сказал он.

- Да уж, черт возьми. Не знаю уж, в каком заговоре я, по-твоему,
участвовал, но клянусь, что все это бредни.

- Может быть, ты даже в большей степени являешься Его орудием, чем я
предполагал вначале, - сказал Афанасий. - Может быть, ты не ведаешь о Его
целях.

- Ээ, нет, - сказал Миляга. - Я знаю, для какого дела я рожден, и не вижу
причин стыдиться его. Если я могу примирить Пятый Доминион с остальными, я
сделаю это. Я хочу, чтобы Имаджика была единой, и, по-моему, тебе от этого
будет только польза. Поедешь в Ватикан и найдешь там столько Мадонн, сколько
за всю жизнь не видел.

Словно вдохновленный его словами, ветер ударил по стенам с новой силой.
Один порыв проник в комнату, поднял в воздух несколько легких покрывал и
погасил светильник.

- Он не спасет тебя, - сказал Афанасий, явно считая, что ветер поднялся
специально для того, чтобы унести Милягу. - Не спасет тебя и твое неведение,
пусть даже оно и охраняло тебя до сих пор.

Он оглянулся на статуи, которые он изучал в тот момент, когда Флоккус
прощался с Милягой.

- Госпожа, прости нас, - сказал он, - за то, что мы делаем это у тебя на
глазах.

Судя по всему, слова эти были сигналом. Четверо лежащих тел сели и
стащили с себя саваны. На этот раз под ними оказались не Мадонны, а мужчины
и женщины из Ордена Голодарей, сжимавшие в руках кинжалы в форме
полумесяцев. Афанасий оглянулся на Милягу.

- Желаешь ли ты перед смертью принять благословение Нашей Госпожи? -
спросил он.

Миляга услышал, что за спиной у него кто-то уже затянул молитву.
Оглянувшись, он увидел у себя за спиной еще троих убийц, двое из которых
также были вооружены луной в последней четверти, а третья - девочка, не
старше Хуззах, голая по пояс, с мышиной мордочкой - носилась вдоль рядов,
сдирая со статуй покрывала. Среди них не было и двух одинаковых. Мадонны из
камня, Мадонны из дерева, Мадонны из гипса. Мадонны такой грубой работы, что
их едва можно было узнать, и Мадонны, выполненные с таким тщанием и
законченностью, что казалось, они вот-вот втянут воздух в легкие. Хотя еще
несколько минут назад Миляга прикоснулся к одной из них без всякого вреда
для себя, теперешнее зрелище вызвало у него легкую тошноту. Может быть,
Афанасию было известно о Маэстро нечто такое, чего не знал и сам Миляга?
Может быть, образ Мадонны имеет над ним какую-то власть, подобную той,
которой порабощало его в прошлом тело обнаженной женщины или женщины,
обещающей наготу?

Но что бы за тайна здесь ни скрывалась, он не собирался раздумывать над
ней сейчас, позволив Афанасию зарезать его, как теленка. Он сделал вдох и
поднес ладонь ко рту в тот же самый момент, когда Афанасий взялся за свое
оружие. Дыхание оказалось быстрее клинка. Миляга выпустил пневму - не в
самого Афанасия, а в землю перед ним. Она ударилась о камни, и канонада
осколков обрушилась на Афанасия. Он выронил нож и зажал лицо руками, вопя не