ефрейтор вернул ее тяжким матом:
видно.
Васю.
положено? Бросать на произвол... Документы и награды в сумке посмотри.
недавно в танковой бригаде, и то слышал: "Сорока, Сорока..." На хорошем
счету был. Его после Киева хотят... хотели, -- поправился ефрейтор, -- на
офицера послать учиться...
умыслом рисовал! Ну, тогда девки снопами бы валились.
его негнущееся тело, в котором что-то жулькало и перекатывалось, стянул с
себя плащ-палатку, завернул убитого и поволок скорее по просеке, пока не
передумал ефрейтор и никто из законников не перехватил. Неподалеку от Пущей
Водицы я перетянул все еще сочащийся сукровицей живот дяди Васи бинтами,
переодел его в чистое нижнее белье -- надвигалось зимнее переобмундирование,
оно происходило на фронте к Седьмому ноября, и я успел получить две пары
белья, нательное и теплое, также брюки с гимнастеркой. Исподнее белье я мог
пожертвовать покойному, навоююсь досыта и в одной верхней паре белья.
дяди Васи, вытер его сухой онучкой, заменявшей мне полотенце. Друзья помогли
выкопать могилу. Копалось податливо, песок "плыл", и где-то в полпояса
глубины я опустил тело дяди Васи, завернутое в кусок брезента,
пожертвованного нашим шофером.
срубил сосенку, затесал ее по стволу и при свете фонарика написал имя,
отчество и фамилию своего дяди, подумал, что бы еще изобразить -- до
обидного куцей получилась надпись, и добавил: -- "Танкист. Погиб 5 ноября
1943 года". Здесь же, неподалеку от могилы я зарыл ослизлые пожитки дяди
Васи -- какой-то обычай смутно помнился: одежду покойника следует раздавать
родственникам или уничтожать. Эта кому нужна?
болела контуженая голова, так пекло недолеченный глаз, что даже не было сил
ни о чем думать, что-то вспоминать, хотелось уснугь и, хорошо бы, не
проснуться. Но спины моей коснулся холод, сверху закапало, я откинулся
затылком на комелек и на самом деле уснул, и во сне, наяву ли, повторял и
повторял: "Христос с тобой, Вася! Христос с тобой..."
опушки и со связистскими катушками, с телефонными аппаратами, стереотрубой,
буссолью, планше- том, оружием отправились оборудовать наблюдательный пункт
па окраине Пущей Водицы и в лес более не вернулись.
огромные, в середине адски светящиеся взрывы. Клубясь, катились они вверх,
раздвигали темень, приподнимали небо и, соря ошметками огня, рассыпали
трубы, столбы, рельсы или выранивали сверху большой, светящийся окнами дом,
и он медленно, беззвучно разваливался, потом докатывался могучий гром, от
которого вздрагивала, колебалась под ногами земля и в сосняках начинали,
словно бы со страху, валиться деревья -- фашисты разрушали великий город
Киев.
написано, что он пропал без вести в декабре, в боях за освобождение Украины.
Не знаю, что тогда сделалось с ранеными: разбомбили ль машину, потеряла ль
санитарка сумку с документами и наградами раненых, но, может, и потому "без
вести", что в машине среди раненых Васи не оказалось.
дядя Ваня, погибший в Сталинграде, а дяди Васи нет. И нигде его нет.
и вдаль Пущей Водицы, искал могилу с сосновым комельком и не мог ее найти --
кругом невозмутимо стояли и млели под ранним солнцем стройные золотистые
сосняки, к ним со всех сторон примыкали шеренги вновь насаженных дерев, меж
которых желтели маслята, розовыми воронками закручивались выводки рыжиков,
которые тут почти не собирают, по всему лесу сыто и успокоение перекликались
пичуги. Мне почудилось -- я узнал голос птицы, которая осенью сорок третьего
извещала, что "в Киеве бардак".
сосняку, и кружил в нем почти весь день, спугивая заполошно хлопающих
горлинок, потом устремился на шум дороги, на сытые дымы дачного поселка. Над
головой моей, по вершинам леса, стрекоча и вертясь, перелетела сорока,
отманивая меня или предупреждая мирный лес о том, что в нем бродит нездешней
местности человек и что-то ищет.
-- ангельским голубем, синицей, горлинкой, то душа моего дяди иначе как
сорокой не могла обернуться, вот и кружит она надо мною, прогоняет к живым.
густо заваленной рыжей хвоей, так густо, что сквозь нее реденько и с трудом
просекалась травка, деревьям поклонился, которые вобрали в себя тысячи
жизней, поклонился Великому древнему городу, не так ныне далеко и не грозно,
а нарядно сверкающему вечерними огнями, цветной рекламой и текучими
отсветами Днепра.
вещи, только собрался прилечь и вытянуться на диване, как раздалась моя
фамилия по внутреннему радио и просьба выйти на верхнюю палубу.
Но радио помолчало и добавило: "Вас ожидает родственник".
вверх. От леера отнял руки человек в речной форме и, приветливо улыбаясь,
двинулся ко мне, так как я застыл на месте -- навстречу, убыстряя шаг,
раскидывая руки, шел, сверкая не золотыми, но все равно ослепительными
зубами, парень почти тех же лет, в которые я проводил Васю на фронт. Был он
совершенно живым Васей, прочнее, правда, сколочен, крупней костью, шире в
крыльцах и в "санках" -- верх-енисейская колодка! Глаза его сияли тем же
неудержимо-ярким светом, на который бабочками летели и охотно сгорали
женщины. Еще издали нанесло на меня от форсистого речника с нашивками на
мундире запахом духов и вина -- флотоводец этот, как скоро выяснилось,
результат предвоенной дяди Васиной поездки на курсы повышения квалификации
лесобракеров.
ветру, он цеплялся за сучок живого дерева и прививался к нему, падал семенем
в почву и восходил на ней колосом. Если семя заносило на камень, на асфальт,
он раскалывал твердь, доставал корешком землю, укреплялся в ней и прорастал
из нее.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
наполненные тревогой ожидания. Начальство училища вместе с нашими мастерами,
кинув фэзэошников на вольную волю, оформляло документы, распределяло нас,
сортировало, подсчитывало, распоряжалось нашей судьбой. Выпускники тем
временем дулись в карты, рыбачили в речке Базаихе, лазили по огородам,
выковыривали из лунок саженки лука и картошек, потихоньку сбывали на базаре
постельное белье, меняя его на еду, шныряли по станции. Уже как
самостоятельные труженики, курили и гуляли с девчонками, иные совсем
нахально -- под ручку.
Доставалов Александр
Максимов Альберт
Прозоров Александр
Конюшевский Владислав
Браун Дэн
Доценко Виктор