посудин, каменная кружка для воды - вот и все богатство. А что человеку
нужно? Поддерживать огонь в очаге, иметь воду и ночлег, покой и убежище, о
аллах!
неизбежности. Камни, поставленные в изголовьях и у ног покойников,
стерлись от непогоды - или это свидетельство суеты сует, или равнодушие
перед судьбой, или великое спокойствие жизни, которое выверяет и измеряет
свою силу единственной мерой - смертью?
черного в одежде, и лишь красное, будто удары крови, пробивается сквозь
сплошную черноту и цветет вечным цветом жизни и непокорности. Ритм жизни
определяется здесь сменами времен года, погодой, стихиями, отсчет времени
ведется от одного события до другого: лавина, разлив реки, гибель скота,
укус змеи, нападение грабителей и война, война, война.
зато любят луну и ее серебристое прохладное сияние, живут под нею,
вздыхают, слагают песни, молятся. Как мало нужно человеку, чтобы жить, и
как безгранично много надо для целой жизни! Живут тут под луной и ветром,
среди овец, одиночества и нужды такой, перед которой бессильно
человеческое воображение.
стойбища юрюков. Навстречу ему выезжали старейшины племен - ихтияры,
кланялись, подносили чаши с верблюжьим молоком. У каждого племени была
своя одежда, свой язык, даже чаши неодинаковые - то деревянные, то из
драгоценного металла, то глиняные, то выдолбленные из камня. Удивительно,
как могли Османы объединить всех этих людей, все эти земли, обычаи и
привычки? Баязид еще мог понять силу меча, которым завоевывают земли. Но
что удерживает их, какая сила? Единство, о котором упорно говорит султан,
а за ним повторяют имамы? Но разве можно единство смешивать с
однообразием, на которое человеческая природа никогда не согласится? Если
и было тут что-то в самом деле общее, так это убогость и нужда.
на них натянута редкая черная попона из козьей шерсти. Ткань касается пола
только с двух сторон - с юга и с запада. С севера и востока вместо стен
невысокая ограда из циновок, крыша поднята и оттянута длинными веревками,
закрепленными поодаль за камни. Циновками устлан и пол, открытой осталась
только полоска для очага. Глиняные кувшины для воды, медный таганок, у
входа попоны, сбруя для ослов или верблюдов, за шатром кучка сухого
верблюжьего кизяка для топлива.
хотя бы представить себе? А люди должны жить.
душой, не было у них злобы, отличались добродушием, до слез поражали своим
гостеприимством, а наивностью превосходили, наверное, и детей. Сами же и
смеялись над своей наивностью, рассказывая султанскому сыну о разных
приключениях кочевников. Как шли два юрюка, а навстречу вельможа из самого
Стамбула. Поклонился им и поехал дальше. А юрюки стали спорить. Один
говорит: <Поклонился мне>, а другой: <Мне>. Догнали вельможу: <Кому
поклонился, бей эфенди?> Тот говорит: <Забыл>. Тогда бросились к кади.
Судья выслушал их, подумал, сказал: <Кто из вас глупее, тому и
поклонился>.
Решили - птичье яйцо. Покатили его впереди себя, арбуз ударился о дерево,
за которым сидел заяц, и разбился. Заяц со страху бросился наутек. Юрюки
воскликнули: <Ах, если бы знали, что в этом яйце заяц, сами бы его
разбили!>
и, не вытянув, завещал вычерпывать воду, пока в ведре у кого-нибудь все же
окажется небесное светило. Так юрюки до сих пор черпают оттуда воду для
своих овец и верблюдов.
юрюки в то же время не теряли ничего из того, что имели, жили крепкой
памятью, передавали из поколения в поколение с огромным трудом добытый
опыт, по крупице собирая мудрость, которой гордились не меньше, чем своей
свободой.
всех увиденных Баязидом, поглаживая седые бороды, рассказывали шах-заде о
юрюке, который превзошел умом всех вельмож Стамбула. Собрал, мол, их всех
султан и загадал загадку: в двадцать - тигр, в тридцать - лев, в семьдесят
- корова, в восемьдесят - курица, в девяносто - яйцо. Никто не мог
отгадать. А юрюк из-под Коньи, прослышав о султанской загадке, приехал в
Стамбул, явился во дворец к падишаху и объяснил, что его величество
султан, изображая течение человеческой жизни, намекает на свою старость.
Султан обнял юрюка и сделал его своим великим визирем.
пророк правоверных вот так, как спросил бы он их: <Как вы будете вести
себя тогда, когда эмир будет как лев, судья - как облезлый волк, купец -
как ворчливый пес, а правоверный между ними - как напуганная овца в отаре,
нигде не нашедшая себе пристанища?! Что должна делать овца, находясь рядом
со львом, волком и псом?>
и спросили, что бы он мог поведать султанскому сыну. У чабана не было с
собой никакого имущества, кроме герлыги - пастушьего посоха. Он прижал
герлыгу к груди и запел: <Ох, герлыга, гердыга, горе нам с тобой! Сорок
трав и цветов сорвал я в горах, я искал медоносные цветы, на которые
садятся пчелы, я искал травы, из которых Лукман*-хеким изготовляет
целебные лекарства. Я хотел тебя, овечка, накормить, как невесту, я так
трудился, а что заработал? Не овец, а вшей!>
считают самыми плохими среди людей, плодов и животных. Юрюк, ярик и каз,
то есть кочевника, сливу и гуся.
правда на этом свете неминуемо должна быть в нищете? Прозябать? Даже
верблюд смердит и ревет, когда его долго не кормят и не поят.
на всех тех, кто когда-либо забредал в эти забытые аллахом земли из
пышного Стамбула. Он не стремится, чтобы его боялись и ненавидели. Он
хочет, чтобы его любили. Но он сын властелина и сам когда-нибудь может
стать властелином, значит, хорошо знает, что верблюда, когда он ревет или
не слушает, бьют всегда по шее, потому что это место самое уязвимое. А
бедняков, когда они бунтуют, бьют по голове. Разве не приходили к бедным
юрюкам святые люди, каждый из которых объявлял, что он пророк Махди, царь,
который скрывался и теперь возвращается? Их имена сохранены в памяти
простого люда навсегда. Нур Али, шейх Джеляль, Баба Зюннун, Донуз-оглан,
Вели-Халифе, Календер-шах, Шюглюноглу Коджа. Много их было. А где они?
Повешены в Сивасе, в Токате, в Конье и Кайсери. Посему юрюки говорят:
<Лучше нападать на караван, чем бунтовать против султана>. Он султанский
сын, их почетный гость, они ничего не имеют, чтобы почтить его, как
должно, потому хотели бы преподнести ему подарок, чтобы заверить в своей
преданности великому падишаху, да продлит аллах его дни на земле.
жулик, которого они купили всего лишь несколько дней назад у племени тава,
потому что тава на звон золота поворачиваются так, будто там Мекка. Этот
гарам-заде хотел взбаламутить племена против всемогущего султана, он
пытался это делать даже здесь, будучи купленным за кошелек старого
серебра, наверное, это очень опасный преступник.
катышей, в липкой жиже, он увидел связанного грязными ремнями человека,
будто две капли воды похожего на убитого шах-заде Мустафу. Даже
поверженный в грязь, связанный сыромятью, в изорванной, но еще с остатками
богатства одежде, он был величествен, по-своему великолепен, и непонятно,
как поднялась рука у этих убогих людей на это явное могущество.
Зинданов у нас нет.
послать его туда.
Сказано ведь, что купили у тава.
видел. Никто даже не знает, где похоронены останки шах-заде, иначе янычары
выкопали бы тело и сделали своим султаном мертвого.
промолвил Баязид. - Недоброе это дело...
допустить, чтобы я лежал пред тобой в этой грязи, да еще и связанным.
ответили, что развязать, конечно, можно, почему бы и не развязать, если
велит сам шах-заде, да благословит аллах его доброе сердце и пусть глаза
Лукьяненко Сергей
Максимов Альберт
Корнев Павел
Максимов Альберт
Мурич Виктор
Белогорский Евгений