больше. Она все добавит и все оплатит, соглашайся!..
кое? С все трое, словно вспомнив, мы обернулись к нему. ВенЯ робко от-
кашлялся.
Робко (но ведь ему интересно) Венедикт Петрович
спрашивает меня: неужели и эта квартира тоже твоя? и
может ли в таком случае он, мой брат, здесь полежать,
если устал? он ведь привык к больничной койке С в
больнице нетРнет и приляжешь. Очень кстати спросил. Глас
свыше. Разумеется, Веня, можешь прилечь. Можешь
раздеться: ложись. Ложись и отдохни! Здесь все мое. (А
значит, и твое, Веня.)
на.
возраст.
С всегда тайна.
мою сторону гиацинтами неопределенного возраста. Стучит модными туфлями
по полу и голову несет гордо. Она стала обрастать жирком, но все равно
главное в ней С костяк. Добра, но костиста, не могу, не лежит сердце.
Слишком светло в коридорных окнах.
разумеется, о нас.
Мужчина должен все времЯ пить. Не ты ли изрекала за столом?
тост о переменах и о потрясениях С о полосе грядущих удач и о суровой
уникальности нашего общажного человека. (Я уж забыл, помню только, что
разобрало, что разгорячилсЯ С не ради них, ради Вени.)
с полнэяяяВ Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц њ Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я а
б в г д е ж з ‚ ї к л м н о п € ‰ Љ ‹ Њ Ќ Ћ Џ " ' ' " " • - - А Б В Г Д
Е Ж З И Й К Л Н эяяяО П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я а б в г д е ж з
и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ ъ ы ь э ю я
ыми стопками, с бокалами
тянутсЯ ко мне и все остальные. За общажную жизнь! С
орет многоликое краснорожее застолье. За времЯ перемен и
за нашу неменяющуюсЯ уникальность! (Кричат, вопят, а Я в
запоздалом недоумении С неужели Я изрекал эти
залихватские, звонкие глупости? С ну, молодец!) њерез
час, однако, надо забирать Веню. Не дольше. њаса им
будет довольно. Не знаю, как там АсЯ Игоревна и ее
таланты С важно, чтобы в радостный этот день ВенЯ побыл
вместе с ней, побыл с женщиной: наедине с запахом ее
гиацинтов. Мой вклад в терапию.
Разумеется, выпьем.) С Акулов, Замятов и басистый Красавин, повторяЯ,
вновь и вновь выкрикивают запомнившиесЯ слова, обрывки моей импровиза-
ции, так удачно подверставшейсЯ им под водку: да, да, за наше кончающее-
сЯ уникальное совместное бытие, за наш остров, за нашу погружающуюсЯ Ат-
лантиду, в этом суть перемен, как же ты умен, как ты прав, Петрович! (В
словах Петровича они теперь каждый раз находят все больше смысла.) ОРоо,
Петрович! наш Петрович со словом накоротке... когда говорил, у менЯ
сердце ухало, умеет, ах, как ты сказал, дорогой ты наш, сукин ты наш
сын!..
раскрылись и обнаружились: с какой страстью, с болью вжились они в по-
лупьяные мои слова! Никто нам лучше не сказал, Петрович! (Как мало вам
говорили.) С Им сейчас кажется, что наша, то бишь их, коридорноРзас-
тольнаЯ общажность и впрямь немыслимо высока, духовна и что именно здесь
и сейчас мы, то бишь они, последние в мире С последние из людей, кто
вместе. И кому дано некое последнее на земле общее счастье. Пусть даже
ни за что дано. Пусть случайно. (Пусть даже по ошибке.) Но ведь дано,
это мы, это наша жизнь, и мы ее еще застали: мы успели!
ру, на спаде, неприятно кольнуло, а ну как и впрямь это лучшее, что Я за
свою долгую жизнь им, то бишь нам, сказал.
шкафу (Я поставил ее за стекло С мы маленькие, рядом отец и мама) он,
конечно, заметил. Улыбнулся.
оставшиесЯ наконец наедине родственники.
разглядывать Я долго не дал: у них со вкусом не ах. (Книги будут у Собо-
левых, потерпи, Веня.) њитать ВенЯ не читает, но ему, Я думаю, хочетсЯ
видеть Яркие корешки книг.
метил).
мерцающаЯ визитнаЯ карточка семейного угла и какогоРникакого достатка.
Скромны Конобеевы С скромно их жилье. Квартира обставлена на скорую ру-
ку, Веня. Все некогда. Недосуг. У менЯ здесь скромно, ты слышишь?.. Но
Венедикту Петровичу после больничных палат с кроватями в ряд, после про-
цедурных кабинетов и голых коридоров обыкновеннаЯ люстра казалась прек-
расной частью прекрасного мира. Он не отрывал взгляда от играющих мелких
стекляшек. Он сел в кресло. Поза получилась длЯ него вдруг удобной, дав-
но желанной, он откинулся. Голова отдыхала на спинке кресла. Счастлив.
прикупил ему еще неделю назад). Майка как майка, молодежь не носит, в
продаже нет, но мыРто привычны, так что Я бегал и бегал вдоль лотков у
метро, С купил. Белая, ослепительно чистая, могу Я или не могу майку
брату в подарок, не прихоть же, а вот пожалуй что и прихоть, хочу! С хо-
чу, чтоб завтра (послезавтра) разделсЯ в палате, и санитары про Веню, а
этотРто у брата родного был, сразу, мол, видно. Не в честь и не в лесть
их слова, в гробешнике Я их процеженные похвалы видел, а вот Вене в плюс
(мол, больной, за которым следят!). њерез ноские вещи внедряетсЯ в бед-
ный Венин мозг моЯ редкаЯ о нем забота, через обновку. Маечки в детстве,
мама нам протягивала в банный день, мне пятьдесят пять, Вене пятьдесят
два, где же наши белые маечки, брат? С А в памяти они, сказал Веня. Он
их там нашел, и Я поверил, как в миф: мама была, банЯ была, рубашки при-
поминаю, а вот маечки мерцают в слишком глубокой глубине; не помню.
лять, а вот чистого полотенца брату в шкафу не отыскал!.. Но замер. У
Конобеевых и с бельем скромно, не ах. њутко повел ноздрями. И говорю:
ТВеня. Минутку!.. ЗахватимРка с собой коеРчтоУ, С и прямиком иду к шка-
фу. њужой шкаф, что там ни говори. Как Ясновидящий вытаскиваю ему
большое махровое и как раз белое полотенце, прямо изРпод горы простыней
(тоже белых, вот что мешало). Белое под белым нашел.