раз обед. Зоя прямо подошла к столику Ужикова и в затихшей столовой
спросила его с тревогой:
приветливо:
черноглазый.
Это пытка, да?
слово:
выдерживает с честью, как полагается колонисту. Я предлагаю
амнистировать.
Да знаете ж!
раньше думал, что с Аркадия толку не будет, а теперь скажу: у него есть...
есть что-то такое... наше...
опустил голову. Лапоть оглянул поднятые руки и сказал весело:
свободен!
заплакал.
увидел, что он страдает. Аркадий, наконец, сказал:
вы не думайте... Пожайлуста.
Ужикову бросились хлопцы. Их сегодняшние симпатии были оплачены чистым
золотом. Я вздохнул свободно, как врач после трепанации черепа.
торжественно и очень тепло.
пятьдесят воспитанников оделись в новые костюмы, в пушистые бобриковые
пальто, простились в товарищами и потопали через город в свое новое
жилище. Собранные в кучку, она казались нам очень маленькими и похожими на
хороших черненьких цыплят. Они пришли в коммуну, покрытые хлопьями снега,
как пухом, радостные и румяные. Так же как цыплята, они бодро забегали по
коммуна и застучали клювами по различным оргвопросам. Уже через пятнадцать
минут у них был совет командиров, и третий сводный отряд приступил к
переноске кроватей.
теперь были в гостях у товарищей, которые с этого дня стали носить
новое, непривычно торжественное имя коммунаров. Среди собравшихся
четырехсот бывших беспризорных группа чекистов, самых ответственных, самых
занятых, самых заслуженных деятелей, вовсе не казалась группой
благотворителей. Между теми и другими сразу установились отношения
дружеские и теплые, но в этих отношениях ярко была видна и разница
поколений, и наше особенное уважение, советское уважение ребят к старшим.
Но в то же время ребята эти выступали не просто как подопечная мелочь - у
них была своя организация, свои законы и своя деловая сфера, в которыхз
были и достоинство, и ответственность, и долг.
об этом не было ни договорено, ни обьявлено.
более трудным делом. Потеряв пятьдесят товарищей, горьковцы приняли
пятьдесят новых, людей столичных и видавших виды. Как и раньше бывало,
новые быстро усваивали дисциплину колонии и ее традиции, но настоящая
культура и настоящее лицо коллективистов делалось гораздо медленнее. Все
это, было уже привычно#56.
рабфаке, о новом корпусе машинного отделения, о новых выпусках в жизнь. А
скоро мы прочитали в газетах, что наш Горький приезжает в Союз.
время мой корабль сильно швыряло в шторме, но на этом корабле было два
коллектива, и каждый из них по-своему был прекрасен.
пришли тремя группами по тридцать человек новые силы, все беспризорные
первого сорта, все народ на подбор. Жизнь коммунаров была культурной,
чистой жизнью, и со стороны казалось, что коммунарам можно только
завидовать. Многие и в самом деле завидовали, и при этом отнюдь не
беспризорные.
широкими белыми воротниками. У них был оркестр духовых инструментов из
белого металла, и на их трубах стояли знаки знаменитой пражской фабрики.
Коммунары были желанными гостями в рабочих клубах и в клубе чекистов, куда
они приходили солидно-элегантные, розовые и приветливые. Их коллектив имел
всегда такой высококультурный вид, что многие головы, обладающие мозговым
аппаратом облегченного образца, даже возмущались.
возьмите!#57
течение суток проделать все необходимые дела. Я переносился из одного
коллектива в другой на паре лошадей, и истраченный на дорогу час казался
мне обидным прорывом в моем бюджете времени. Несмотря на то, что ребячьи
ряды нигде не шатались и мы не выходили из берегов полного благополучия,
воспитательские кадры тоже выбивались из сил. В это время я пришел к
тезису, который исповедую и сейчас, каким бы парадоксальным он ни казался.
Нормальные дети или дети, приведенные в нормальное состояние, являются
наиболее трудным обьектом воспитания. У них тоньше натуры, сложнее
запросы, глубже культура, разнообразнее отношения. Они требуют от вас не
широких размахов воли и не бьющей в глаза эмоции, а сложнейшей тактики.
от общества. У тех и у других сложные общественные связи: комсомольские,
пионерские, спортивные, военные, клубные. Между хлопцами и городом
проложено множество путей и тропинок, по ним передвигаются не только люди,
но и мысли, иде и влияния.
Дисциплина и бытовой порядок давно перестали быть только моей заботой. Они
сделались традицией коллектива, в которой он разбирается уже лучше меня и
который наблюдает не по случаю, не по поводу скандалов и истерик, а
ежеминутно, в порядке требований коллективного инстинкта, я бы сказал.
Нельзя описать совершенно исключительное впечатления счастья, которое
испытываешь в детском обществе, выросшем вместе с вами, доверяющем вам до
конца, идущем с вами вперед. В таком обществе даже неудача не печалит,
даже огорчение и боль кажутся высокими ценностями.
и глубже дружеские связи, больше людей с высокой себестоимостью, острее
борьба. И горьковцам я был нужнее. Дзержинцам с первого дня выпало счастье
иметь таких шефов, как чекисты, а у горьковцев, кроме меня и небольшой
группы воспитателей, близких людей не было. И поэтому я никогда не думал,
что настанет время, и я уйду от горьковцев. Я вообще неспособен был
представить себе такое событие. Оно могло быть только предельным
несчастьем в моей жизни.
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Самойлова Елена
Роллинс Джеймс
Белов Вольф
Корнев Павел