отобразил Ивана Алексеевича Яковлева с его тремя польскими собачками, с хала-
том на мерлушке, с красной шапочкой на темени, помешивающего в камине дровиш-
ки... Все это из александровской эпохи Лажечников опрокинул на сто лет на-
зад-в другую эпоху!
романе" Белинский признал молдаванскую княжну Мариорипу, любовницу Волынско-
го. Белинский пропел ей восторженный дифирамб: "...дитя пламенного юга, дочь
цыганки, питомица гарема, дивный цветок востока, расцветший для неги, упоения
чувств и перенесенный на хладный север..." Конечно, все это было бы очень хо-
рошо, если бы такая цыганская дочь когда-либо существовала! Но дело в том,
что никакой Мариорицы и в помине не бывало. Она, чтобы читателю не было скуч-
но, поселилась в "Ледяном доме", придя в Россию оттуда же, откуда и многие
иные детали, - из Вальтера Скотта!
татель воспримет поэта таким, каким он изображен в романе. Пушкин ставил Тре-
диаковского в русской поэзии гораздо выше Ломоносова и Сумарокова, он был за-
чинателем всей русской поэзии. Это был замечательный человек своего века,
преданный забвению еще при жизни, осмеянный при дворе и умерший в нищете, до
последнего вздоха трудясь на благо русской словесности...
мышкой, ибо эта поэма в ту пору еще не была им написана. Под пером Лажечнико-
ва поэт превратился в полуидиота, бездарного педанта, забитого и жалкого, ко-
торый заранее обречен на унижение и тумаки. А между тем, как писал Н. И. Но-
виков, "сей муж был великого разума, многого учения, обширного знания и бесп-
римерного трудолюбия... Полезными своими трудами приобрел себе славу бесс-
мертную!" И первым, кто вступился за честь поэта, был опятьтаки Пушкин: "За
Василия Тредиаковского, признаюсь, я готов с вами поспорить. Вы, - писал он
автору, - оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и
благодарности нашей. В деле же Волынского играет он лицо мученика..." В тон
Пушкину позже вторил Белинский: "Бедный Тредиаковский! тебя до сих пор едят
писаки и не нарадуются досыта, что в твоем лице нещадно бито было оплеухами и
палками достоинство литератора, ученого и поэта!"
ваться в стихи Тредиаковского. Не скажу, чтобы это занятие было праздничным.
Иной раз приходилось продираться через столкновение кратких взрывчатых слов,
не всегда понятных. Но порою словно открылось чудесное окно, и тогда я пил
чистый ветер истинной поэзии и гармонии, каким могли бы позавидовать и совре-
менные мне поэты... Тредиаковский был кристально прозрачен для людей века
XVIII, которые не спотыкались на чтении его стихов, которым был понятен язык
поэта - язык их времени, язык "разодрания" кондиций, язык пожаров Бахчисарая
и Хотина, язык курьезных свадеб и потешных маскарадов. Все несчастье Тредиа-
ковского в том, что он был только творцом, но не сумел быть бойцом за права
писателя, какими стали позже Ломоносов, Сумароков, Державин... Тредиаковский
одновременно и прост, и сложен, как Маяковский, от него и тянется заманчивая
тропинка русской поэзии, уводящая нас в трепетные гущи блоковских очарований!
поэту, начало которому положила императрица Екатерина II. Как доказал Юрий
Тынянов она боялась В "Тилемахиде" не слога поэтического, а политического
смысла поэмы, бьющего прямо в нее, как в мать российского Гамлета. На шутей-
ных куртагах в Эрмитаже Екатерина, издеваясь над поэтом, заставляла провинив-
шихся вельмож или выпить стакан воды или прочесть в наказание строфу из "Ти-
лемахиды". Традиция презрения к Тредиаковскому была утверждена авторитетом
Лажечникова, этим узаконенным презрением русская публика приобрела себе право
не читать его стихов.
хорошо. Не одно поколение судило (и продолжает судить) об эпохе Анны Кровавой
именно по Лажечникову. Антиисторический роман, благодаря интересу к нему чи-
тателей, все же имел прогрессивное значение. Кстати, того же добивался и ли-
беральный автор, который строки Рылеева хотел проставить эпиграфом к своему
роману. Но Рылеев в глазах Николая I был преступен так же, как был преступен
Волынский в глазах Анны Кровавой, и цензура этот эпиграф сняла. Зато компли-
менты николаевскому режиму остались...
Здесь я не внес ничего нового в критическое отношение к его роману. Все это
сказано задолго до меня! Примерно так же пишут и солидные историки - авторы
предисловий к советским изданиям "Ледяного дома".
ца-ветеран, которая в череде бурных изменений, вот уже более 200 лет (!), су-
мела сохранить свое историческое название. Это переулок Волынского.
Мойке и тянулся переулок. Но памятник Волынскому следует искать в другом мес-
те города...
немудрено - надгробие это совсем затерялось среди величия славных монументов
прошлого... Ищите его на Выборгской стороне! Памятник стоит напротив улицы
Братства, возле стен древнего храма Сампсония, а за ним шумит парк, посажен-
ный нашими отцами, когда они были молоды. На пьедестале еще можно разглядеть
факелы, олицетворяющие неугасимую правду, они обвиты оливковой ветвью - сим-
волом примирения нового с прошлым. Муза истории, божественная и мудрая Клио,
держит в руках развернутый свиток, на котором отчеканены слова декабриста Ры-
леева:
ких патриотов. Постоим над могилою, отрешаясь от звонков трамваев и шуршания
шин по асфальту. Итак, снова век осьмнадцатый. Опять леса, костры, жуть. Си-
ние вьюги клубятся над несчастной Россией, замело снегом Петербург... Елиза-
вета Петровна вызволила из монастырей и тюрьмы дочерей и сына Волынского.
Петр так и угас, ничем не отличившись, а дочери стали блистать при дворе.
Елизавета выдала их за своих близких родственников: Марию - за графа Ивана
Воронцова, Анну - за графа Андрея Гендрикова. Дочери Волынского и водрузили
первый памятник отцу и его соратникам. Казненные были людьми рослыми, крупны-
ми, мужиковатыми. Их было трое. А плита на могиле столь мала, что едва могла
накрыть место одного захоронения. Тут какая-то некрополическая загадка, кото-
рую я разрешить не берусь.
плите, положенной дочерьми Волынского, был воздвигнут цоколь из желтого плит-
няка. На цоколе - колонна из серого мрамора, которую венчала урна белого мра-
мора. Ходили тотаа слухи, что если сдвинуть верхний цоколь, то под ним можно
обнаружить слова: "Казнены невинно". На самом же деле такой надписи там ни-
когда не было...
монстрации читателей к забытой могиле. "Ограда храма Сампсония-странноприимца
сделалась местом любознательного паломничества. Обоего пола жители столицы
начали посещать до той поры почти никому не ведомую могилу Волынского". Тыся-
чи петербуржцев с детьми шагали на далекую Выборгскую сторону, чтобы покло-
ниться праху патриота, вспоминая строки декабриста Рылеева:
на могилу Волынского, решил посетить ее в старости - в 1883 году. Цоколь уже
обветшал, урна свободно вращалась на заржавленном стержне, а желтые лишайники
ползли из щелей мрамора, заращивая сглаженную временем надпись:
Шилова Юлия
Махров Алексей
Маккарти Кормак
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Сертаков Виталий