бя беру. Вот и дочери моей тоже понадобится старательный малый для пору-
чений. Посмотрим, на что ты годен. Умеешь чистить платье, мести пол,
докладывать о посетителях и провожать их?
кровати, так как я через час отправляюсь к посланнику. Консуэло, ты бу-
дешь меня сопровождать. Я хочу представить тебя синьору Корнеру, - ты
его знаешь. Он только что вернулся с целебных вод со своей синьорой. У
меня есть еще одна маленькая комнатка, я тебе ее уступаю; пойди туда,
приоденься немного, пока я буду собираться.
темную комнатку и облеклась в свое вечное черное платье с неизменной бе-
лой косынкой, прибывшее сюда на плечах Иосифа.
она, - но ведь в нем я дебютировала в Венеции, и, однако, это не помеша-
ло мне хорошо петь и иметь успех".
вивавшего парик Порпоры, посаженный на палку. Взглянув друг на друга,
оба чуть не прыснули.
она тихо, чтобы не услышал Порпора, одевавшийся в соседней комнате.
это делает Келлер. А кроме того, сегодня он дал мне урок и еще поучит,
чтобы я - и в завивке и в расчесывании волос достиг совершенства.
- учитель в конце концов смягчится. Дороги, ведущие к искусству, полны
терний, но иногда удается срывать и прекрасные цветы.
паду духом, только бы ты, проходя мимо меня по лестнице или в кухне,
бросала мне время от времени дружеское, подбадривающее словечко, и я все
вынесу с радостью.
Консуэло. - Что же, ты думаешь, я не начинала, как ты? Девочкой я часто
прислуживала Порпоре. Не раз я исполняла его поручения, взбивала для не-
го шоколад, гладила брыжи. Вот для начала я поучу тебя, как надо чистить
костюм, - я вижу, ты в этом ровно ничего не смыслишь: ломаешь пуговицы и
мнешь отвороты.
зала, как надо чистить. Но, услышав, что идет Порпора, она быстро пере-
дала Иосифу щетку и в присутствии хозяина важно проговорила:
вернее, в дом его возлюбленной. Вильгельмина была красивой женщиной, ув-
лекавшейся музыкой и находившей больше всего удовольствия и удовлетворе-
ния своему тщеславию в том, чтобы собирать у себя интимный кружок артис-
тов и дилетантов, не компрометируя при этом чрезмерной пышностью сан
дипломата, знатного синьора Корнера. Появление Консуэло в первую минуту
вызвало удивление, даже сомнение, но стоило присутствующим убедиться,
что это действительно Zingarela, прошлогоднее чудо из Сан-Самуэле, как
их сомнение тотчас сменилось радостными возгласами. Вильгельмина, знав-
шая Консуэло совсем ребенком, когда та приходила к ней с Порпорой, за
которым следовала по ногам, словно маленькая собачка, неся его ноты,
впоследствии очень охладела к девушке, видя, каким огромным успехом
пользуется юная артистка в аристократичесясих гостиных и как забрасывают
ее венками на сцене. И не потому, что возлюбленная Корнера была женщиной
недоброй или снизошла до зависти к девушке, так долго слывшей уродом. Но
Вильгельмина, как все выскочки, любила разыгрывать из себя знатную даму.
Она пела у Порпоры самые прославленные арии; учитель считал ее только
талантливой дилетанткой и разрешал исполнять все, что ей было угодно, в
то время как бедная Консуэло корпела над пресловутым кусочком картона,
заключавшим в себе весь метод пения знаменитого маэстро, на котором он
по пять-шесть лет держал учеников, серьезно относившихся к занятиям.
Итак, Вильгельмина не представляла себе, что можно питать к Консуэло
иное чувство, кроме снисходительного участия. Угостив когда-то девочку
конфетами или дав ей посмотреть книжку с картинками, чтобы та не скучала
в ее передней, Вильгельмина теперь почитала себя одной из самых дея-
тельных покровительниц юного таланта. И она находила очень странным и
даже неприличным, что Консуэло, мгновенно поднявшись на вершину славы,
не держала себя по отношению к ней смиренно, не заискивала и не была
преисполнена благодарности. Она рассчитывала, что Консуэло мило и без-
возмездно будет служить украшением ее маленьких собраний для избранных,
распевая для нее и вместе с ней так часто и так долго, как ей заблаго-
рассудится; Вильгельмина хотела представить девушку своим друзьям, на-
мекнув на помощь, оказанную ею при первых шагах Консуэло, и на то, что
та чуть ли не ей обязана своим пониманием музыки. Но все сложилось ина-
че: Порпоре куда больше хотелось сразу предоставить Консуэло достойное
положение в артистическом мире, чем угождать своей покровительнице
Вильгельмине, - он втихомолку подсмеивался над претензиями этой особы.
Он запретил Консуэло принимать от госпожи посланницы "с левой руки"
приглашения, сперва уж слишком бесцеремонные, затем слишком повели-
тельные. Маэстро сумел найти тысячу причин, чтобы не водить ее туда, и
Вильгельмина, проникнувшись величайшей неприязнью к начинающей певице,
принялась даже распространять мнение, будто Консуэло при своей наружнос-
ти никогда не сможет иметь бесспорного успеха; да и голос у нее, хоть и
приятный в гостиной, недостаточно звучен для сцены, а как оперная певица
она не оправдала надежд, возлагавшихся на нее с детства, и много еще
других пакостей в подобном роде, известных во все времена и у всех наро-
дов.
и Вильгельмина, чванившаяся тем, что она такой тонкий ценитель музыки,
такая просвещенная ученица Порпоры и такая великодушная женщина, не пос-
мела продолжать тайную борьбу против самой блестящей ученицы маэстро,
кумира публики. Она присоединила свой голос к голосу настоящих любителей
музыки, восторгавшихся пением Консуэло, и если ей случалось порицать пе-
вицу за гордость и тщеславие, проявившиеся в том, что она не предостави-
ла своего голоса в распоряжение "госпожи посланницы", то "госпожа пос-
ланница" позволяла себе шептать об этом на ухо лишь очень немногим.
когда Порпора официально представил ей свою ученицу, чего никогда раньше
не делал, тщеславная и пустая Вильгельмина все простила и стала играть
роль великодушной покровительницы. Целуя Консуэло в обе щеки,
Вильгельмина подумала: "Должно быть, она потерпела крушение, сделала ка-
коенибудь безумство или, быть может, потеряла голос; давно что-то не бы-
ло слышно о ней. Теперь она в нашей власти. Вот подходящий момент пожа-
леть ее, оказать поддержку, проверить ее дарование и извлечь из него
пользу".
ней больше того высокомерного удовлетворения, которое она приписывала ей
в Венеции, почувствовала себя легко и рассыпалась в любезностях. Нес-
колько итальянцев, друзей посланника, находившихся в салоне Вильгельми-
ны, присоединились к ней, забрасывая Консуэло комплиментами и вопросами,
которые она сумела ловко и шутливо обойти. Но вдруг ее лицо стало
серьезным и на нем отразилось легкое волнение, когда на другом конце
гостиной, среди группы немцев, с интересом рассматривавших ее, она уви-
дела лицо, уже однажды смутившее ее в другом месте. То был незнакомец,
друг каноника, который так упорно разглядывал и расспрашивал ее три дня
тому назад у священника в деревне, где она вместе с Иосифом Гайдном пела
обедню. Незнакомец и теперь всматривался в нее с необыкновенным любо-
пытством, и легко можно было догадаться, что он справляется относительно
нее у своих соседей. Озабоченность Консуэло не ускользнула от внимания
Вильгельмины.
те?
вушка.
тор придворного театра, а жена его - примадонна того же театра. Он злоу-
потребляет своим положением, угощая двор и венцев своими операми, кото-
рые, между нами говоря, никуда не годятся, - прибавила Вильгельмина сов-
сем тихо. - Хотите, я вас с ним познакомлю? Он очень милый человек.
слишком мало значу здесь, чтоб быть представленной такой особе, и зара-
нее уверена, что он не пригласит меня в свой театр.
в Италии, пострадал от пребывания в Богемии? Ведь говорят, что вы все
время жили в Богемии, самой холодной и самой печальной стране на свете.
Это очень вредно для легких, и я не удивлюсь, если вы на себе испытали
последствия такого климата. Но это не беда, голос к вам вернется на на-
шем дивном венецианском солнце.
ло, но девушка воздержалась от опровержения ее мнения, тем более что со-
беседница, задав вопрос, сама же на него ответила. Консуэло нисколько не
задело великодушное предположение "посланницы", - она мучилась тем, что
может вызвать неприязнь Гольцбауэра за несколько резкую и искреннюю
оценку его музыкальных произведений, вырвавшуюся у нее тогда за завтра-
ком у священника. Придворный маэстро не преминет, конечно, отомстить ей,