изо всех сил старались поддержать их хорошее настроение, не так ли, мэм?..
Впрочем, особенно радоваться сейчас, пожалуй, нечему - как вы полагаете,
мэм? После того как вы чуть не с детства высматривали для нее выгодного
жениха и тратили столько денег на ее наряды, чтобы она могла пускать
мужчинам пыль в глаза,- подцепить бедного солдата, да еще без руки! Не велик
улов, -верно, мэм? Ха-ха! Ни за что я не вышла бы за однорукого! На месте
мисс Долли я предпочла бы мужа с обеими руками, хотя бы у него вместо
пальцев был только крючок, как у нашего мусорщика!
что, вообще говоря, мусорщик - гораздо более приличная партия, чем солдат,
но, когда выбора нет, приходится брать, что бог пошлет, и быть довольной
хотя бы этим. Однако ее раздражение и досада дошли до того, что излить их в
словах было невозможно, и, взбешенная тем, что ей никто не отвечает, она
разразилась бурными рыданиями.
племянника и, вырвав у него целую горсть волос, вопросила, до каких пор ей
придется стоять тут и выслушивать оскорбления, и намерен ли он помочь ей
вынести сундук или, может, ему нравится слушать, как срамят его родню? За
этим последовали другие вопросы такого же свойства, столь ехидные, что
мальчик, и без того доведенный до озлобления видом недоступных ему сластей,
окончательно взбунтовался и ушел, бросив тетку и ее добро.
раскрасневшись и запыхавшись от усилий и слез. Здесь она уселась на сундук
отдохнуть в ожидании, пока ей удастся поймать другого мальчишку и с его
помощью добраться домой.
слесарь, отойдя за нею к окну и ласково утирая ей глаза.- Есть из-за чего
огорчаться! Ты уже сама давно сознаешь, что ошибалась. Полно, душа моя,
принеси-ка мне лучше Тоби, а Долли споет, и нам станет еще веселее после
того, как мы избавились от этой напасти.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
в Бристольской конторе почтовых карет. Со времени его разговора в доме
Вардена с Эдвардом Честером и Эммой прошло всего лишь несколько недель, но
за это время неизменным остался только его костюм, а в нем самом произошла
большая перемена. Он очень постарел, осунулся. Волнения, заботы я душевные
тревоги щедро сеют морщины на лицах людей и седину в волосах, а отказ от
старых привычек и разлука с дорогими и близкими оставляют еще более глубокие
следы. Привязанности, быть может, не так легко уязвимы, как страсти, но боль
от их утраты сильнее и продолжительнее. Мистер Хардейл остался теперь совсем
один, и на душе у него было тяжело и тоскливо.
переносить свое одиночество - напротив, еще обостряло тоску по Эмме. Ему
сильно недоставало ее общества, ее любви. Она за все эти годы так вошла в
его жизнь, что стала как бы частью его самого, у них было столько общих
интересов и забот, которыми они ни с кем другим не делились. Лишиться Эммы
значило для него начать жизнь сызнова, но для этого нужны были вера в свои
силы и гибкость молодости, а не скептицизм, разочарованность и усталость,
неизбежные спутники старости.
веселым и бодрым, но усилия, которых ему это стоило, совсем доконали его. В
таком угнетенном настроении он вздумал в последний раз побывать в Лондоне и
еще раз поглядеть на развалины старого дома, прежде чем навсегда покинуть
его.
самому долгому путешествию приходит конец, и вот мистер Хардейл снова увидел
улицы столицы. Он остановился в гостинице, где была стоянка почтовых карет,
и решил провести в Лондоне только одну ночь и не сообщать никому о своем
приезде: он хотел избежать тягостного прощания со всеми, даже со славным
Варденом.
болезненные фантазии и тяжелые сны. Он сам понимал это, понимал даже в ту
минуту, когда в ужасе очнулся от первого сна и сразу распахнул окно, надеясь
увидеть снаружи что-нибудь такое, что отвлечет его и рассеет воспоминания о
страшном сне. Но этот кошмар преследовал его и раньше, принимая разные
образы. Будь это только жуткое видение, часто являвшееся ему во сне, он
проснулся бы с мимолетным чувством страха, которое сразу рассеялось бы. Но
та тревога, которую он сейчас испытывал, не унималась, ничто не могло
заглушить ее. Как только он лег в постель и закрыл глаза, она подкралась к
нему. И, засыпая, он чувствовал, как она растет, назойливо охватывает его и
принимает постепенно прежнее обличье. Он очнулся и вскочил,- видение
рассеялось в возбужденном мозгу, оставив по себе ужас, против которого были
бессильны рассудок и бодрствующее сознание.
тревоги. Он встал поздно, но сон ничуть не подкрепил его, и он весь день не
выходил на улицу. Ему почему-то хотелось в последний раз побывать в старой
усадьбе не днем, а вечером,- в былые времена он имел обыкновение по вечерам
прогуливаться в парке и сейчас хотел увидеть родные места именно в этот час.
Рассчитав время так, чтобы попасть в Уоррен незадолго до захода солнца, он
вышел из гостиницы на людную улицу.
несколько шагов, как почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча, и,
обернувшись, увидел одного из слуг той гостиницы, где он ночевал. Слуга,
извинившись, передал мистеру Хардейлу шпагу, оставленную им в номере.
но не беря шпагу и с беспокойством глядя на слугу.
унесет шпагу обратно. Потом прибавил:
вернетесь поздно. А вечером дороги у нас небезопасны для одиноких путников.
Со времени беспорядков люди и вовсе боятся ходить безоружными по глухим
местам. Я подумал, что вы нездешний, сэр, и не знаете этого. Но если вы
хорошо знаете наши дороги и захватили с собой пистолеты...
дальше.
дрожала, что слуга несколько минут еще стоял, глядя ему вслед, и раздумывал,
не следует ли пойти за ним и проследить, что он будет делать. В гостинице
долго потом вспоминали и рассказ слуги и то, что мистер Хардейл этой ночью
допоздна ходил по комнате, а утром слуги заметили, что он, очень взволнован
и бледен. Слуга, относивший ему шпагу, воротясь, сказал своему товарищу, что
странный вид постояльца его очень тревожит - уж не задумал ли он покончить с
собой?
возбудил в этом человеке какие-то подозрения, зашагал быстрее. Придя на
стоянку карет, он нанял лучшую из них и уговорился с кучером, что тот
довезет его туда, где от дороги отходит тропка в поле, и подождет его
возвращения в трактире, до которого оттуда рукой подать. Доехав до
условленного места, мистер Хардейл слез и пошел дальше пешком.
труб, поднимавшийся за деревьями. Стая голубей - вероятно, среди них были и
старые обитатели "Майского Древа" - весело летела домой и пронеслась над
головой одинокого путника, заслонив от него на миг безоблачное небо. "Старый
дом опять оживет, - подумал мистер Хардейл, глядя им вслед.- И под увитой
плющом крышей будет по-прежнему гореть веселый огонь. Приятно сознавать, что
не все погибло в здешних местах, и я сохраню в памяти хоть одну веселую
картину".
нарушало безмолвия, даже листья не шелестели, и только вдалеке сонно
позвякивали колокольчики стада, да изредка мычала там корова или из деревни
доносился лай собак. Небо еще светилось нежно-розовым блеском заката, а на
земле и в воздухе царил глубокий покой, когда мистер Хардейл подходил к
покинутой усадьбе, которая столько лет была для него родным кровом, чтобы в
последний раз взглянуть на ее почерневшие стены.
просто огонь в камине: зрелище это говорит нам о смерти и разрушении того,
что было полно жаркого света и жизни, а стало холодным, печальным прахом,при
этой мысли невольно сжимается сердце человеческое. А насколько тяжелее
видеть обгорелые развалины своего родного дома! Повержен в прах священный
алтарь, который чтут даже худшие из нас, а лучшие приносят на нем такие
великие жертвы и свершают во имя его такие героические подвиги, что, если бы
эти алтари вошли в историю, они заставили бы самые гордые храмы древности,
столь прославленные летописями, покраснеть от стыда за свое чванство!
дом. Было почти темно.
неожиданности. Перед ним, в непринужденной позе прислонясь спиной к дереву и
созерцая развалины с выражением злорадства (злорадство это было так сильно,
что победило привычное самообладание и откровенно выражалось на всегда
непроницаемом и беспечно-равнодушном лице),- на его собственной земле стоял
человек, присутствие которого было ему невыносимо всегда и везде, а в
особенности здесь и в такую минуту. Стоял, торжествуя, как всегда
торжествовал при каждой неудаче и разочаровании, постигавших его, Хардейла.
убить этого человека. Но, сделав над собой нечеловеческое усилие, мистер
Хардейл сдержался и прошел мимо молча, без единого слова, даже не взглянув
на своего врага. Да, он без оглядки пошел бы дальше, хотя побороть искушение
было невероятно трудно, если бы этот человек сам не окликнул его и не
Панов Вадим
Буджолд Лоис
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Быков Василий
Володихин Дмитрий