Чтение 138–й страницы книги ~Нечистая сила~

- Опять нелепость. Саблер стал Десятовским, Ирман - Ирмановым, Гурлянд -
Гурьевым... Кого хотят обмануть? А вы, - закончил Родзянко, - ставленник
грязного Гришки Распутина и ведете нечистую игру... Я не желаю вас видеть.
Уходите прочь, владыка!

****

Хвостов говорил: "Штюрмер пришел (к власти) с фирмой определенной и
ясной. Мне хотелось, кроме фирмы, каких-либо доказательств принадлежности
его к немецкой или иудейской партии... Прежде, говорят, он был вхож к
немецкому послу!" Штюрмер создал в обществе легенду, будто его дед был
австрийским комиссаром на острове Святой Елены во время пребывания там
Наполеона; согласно второй легенде, которую он тоже поддерживал, его
происхождение шло от канонизированной в православии Анны Кашинской, -
ахинея, какую трудно придумать. Но в синагогах хорошо знали подлинную
родословную Штюрмера... Образовался мощный толкач, подпиравший Штюрмера,
чтобы он не падал: от Распутина до царицы, от сионистского кагала до
православного Синода! Многим уже тогда было ясно, что Штюрмер станет только
премьером, но управлять делами будет Манасевич-Мануйлов. Союзные посольства
Антанты спешно собирали материалы о Штюрмере, заодно подшивались дела и на
"русского Рокамболя". Впрочем, посольство Франции уже давно имело Ванечку в
числе своих тайных осведомителей. Ванечка для Палеолога был даже интересен,
как "странная смесь Панурга, Жиль Блаза, Казаковы, Робера Макэра и Видока, а
вообще - милейший человек!". Сегодня заявился он - осанист и напомажен.

- Чего может ожидать страна со ставосьмидесятимиллионным населением от
правления Штюрмера? - спросил его посол.

- Трудно сказать что-либо определенное, но Штюрмер мечтает воскресить
славные времена Нессельроде и Горчакова.

- Этих имен, - отвечал Палеолог, - никогда нельзя объединять. Они как
противоположные полюса. Нессельроде шел на поводу венского кабинета
Меттерниха, а князь Горчаков, разрушив систему Нессельроде, подготовил
Россию к союзу с Францией...

- Существует немало способов оставить глубокий след в истории, -
невозмутимо высказал Ванечка. - Нужно ли говорить, как этого желаю я?

Поверьте, Россия сейчас на правильном пути.

Конечно, во французском посольстве Манасевич умолчал о том, что Штюрмер -
вор и жулик. Но жулик проснулся в нем самом, когда он, глянув на часы, стал
прощаться с графом Палеологом.

- На всякий случай запомните - если вам что-либо понадобится, обращайтесь
ко мне, а мне Штюрмер ни в чем не откажет...

Палеолог записал: "Долго не забуду выражение его глаз в эту минуту, его
взгляда, увертливого и жестокого, циничного и хитрого. Я видел перед собой
олицетворение всей мерзости охранного отделения". Палеолог попросил
секретаря принести из архивов секретное досье на того же Ванечку. Там была
отражена одна слишком интимная деталь его биографии: в 1905 году он -
выкрест! - был одним из устроителей еврейских погромов в Киеве и Одессе...

Палеолог не мог при этом не рассмеяться:

- А вообще - милейший человек! С ним забавно...

****

Горемыкину исполнилось 87 лет, Штюрмеру - уже 67, а Хвостову стукнуло 43
годочка, отчего в Царском Селе его сочли слишком "молоденьким"; премьерства
он не получит, а Штюрмер, выпестованный в канцеляриях Плеве, отлично
сознавал всеобъемлющую силу аппарата МВД, и вряд ли он удовольствуется одним
только премьерством ("Нет, - размышлял Степан Белецкий, - наложит он лапу И
на портфель Хвостова...").

Белецкий осторожненько переговорил с Ванечкой:

- Как ты думаешь, кто свернет шею раньше?

- Штюрмер тих и въедлив, а Хвостов - трепач.

- Верно, что служенье муз не терпит суеты, как писал наш великий поэт
Некрасов... Особенно это относится к эмвэдэ!

- Какой еще Некрасов! Это же Пушкин, - поправил его Манасевич, не
понимавший, как можно служить в МВД без суеты.

- Плевать на обоих, важно другое. Передай Борису Владимировичу, что я
буду информировать его о делах... Хвостова.

Ванечка сообщил Белецкому, что Питирим на днях выезжает в Ставку - везет
речь, которую и произнесет царю, о том, что лучше Штюрмера еще не бывало
человека на свете. Белецкий распорядился, чтобы для Питирима и его "жены"
дали отдельный вагон, назначил жандармов для сопровождения владыки.

Через несколько дней Манасевич-Мануйлов известил его по телефону:

- Все в порядке! Смена премьера произойдет по возвращении государя из
Ставки в Царское Село...

Белецкий поехал на Моховую - к Горемыкиным, чтобы пронюхать обстановку, и
Горемыкин сказал, что недавно видел государя:

- И он меня так лобызал, так он меня лобызал... Ну, если царь кого
лобызал, тому - крышка!

****

"Мой родной, - писала царица мужу, - опять тепло и идет снег. Сегодня
именины нашего Друга. Я рада, что благодаря принятым мерам все в Москве и
Петрограде прошло спокойно и забастовщики вели себя прилично (здесь она
намекала мужу на кровавый "юбилей 9 января"). Слава богу, видна разница
между Белецким и Джунковским..." Николай II заранее предупредил ее, что
назначение Штюрмера произведет в стране впечатление "громового удара". Она
утешала его, что поболтают, а потом привыкнут к немецкой фамилии. Распутин
вообще был против изменения "Штюрмера" на "Панина":

- Что брито, что стрижено - какая разница? А старикашка ничего. Мы с ним
поцеловались... Он даже заплакал.

На радостях, что все так хорошо, Распутин принес со своего стола бутылку
мадеры. Из кармана затхлых штанов он извлек сильно измятый ландыш и сунул
его в руку императрицы.

- Вот, понюхай... - К ландышу он приложил корку черствого хлеба. - А это
- папашке! Перешли с мадерцей и корочку, чтобы закусил, когда выпьет.

Я энти предметы благословил...

С выражением восторженного благолепия Алиса и Вырубова приложились к
бутылке, сделав из нее по глоточку, будто это святое причастие. Царица
захлопнула бутыль пробкой: срочно - в Ставку! "...Вылей в стакан, -
наказывала она мужу, - и выпей разом за Его здоровье. Ландыш и корочка также
от Него, мой милый ангел. Говорят, у Него перебывала масса народу, и Он был
прекрасен". Телеграф Ставки отстучал решительный и мужественный ответ
самодержца: "Я выпил вино прямо из бутылки за Его здоровье и благополучие.
Выпил все - до последней капли" (через горлышко; жаль, что при этом он не
стоял в подворотне!). Шпормер заступил на пост премьера 20 января 1916 года.
Белецкий не ошибся в своих догадках - Штюрмер сразу вызвал Степана к себе,
обласкал, как мог, и просил держать его в курсе относительно всех дел
"хвостовщины".

- Хвостов слишком молод... мальчишка! Кстати, - спросил он, - а сколько
вы дали вступных Распутину и Осипенке?

Белецкий сознался: Гришке побольше, Осипенке поменьше.

- Дайте им от моего имени еще по две тысячи! ("Ой как жидко для них", -
подумал Степан.) А теперь я хотел бы сделать что-либо приятное моему другу и
сподвижнику МанасевичуМануйлову. Это такой удивительный человек, что от
денег отказывается...

- ?

- Да, - разливался Штюрмер, - Манасевич вместо денег желал бы ведать моей
премьерской канцелярией...

Ванечка уже полностью покорил Осипенко своим апломбом и знанием парижской
кухни, а Питирим, угождая капризам своей "жены", даже не подозревал, что
отныне исполняет волю Манасевича. Одной канцелярии Штюрмера ему показалось
мало - он смело вторгся в дела Распутина, решив придать им некоторый оттенок
государственности. На Гороховой появились аксессуары бюрократизма - пишущая
машинка и кудрявая машинистка. Сунув отогнутый палец в кармашек жилета,
Ванечка с важным видом статс-секретаря империи диктовал бумаги, угодные
Штюрмеру и Питириму (точнее - самому Ванечке!), после чего тексты попадали в
спальню Распутина, вверху каждой бумаги Гришка ставил знак "+". Он называл
это "крестом Иисусовым", а Ванечка, как материалист, именовал "голосом".
Проголосованные бумаги Нюрка тащила в автомобиль, который доставлял их в
Царское Село, оттуда курьеры везли их дальше - в Ставку...

Распутину канцелярщина пришлась по вкусу.

- Мусолиться не надо. Крест поставил - и гуляй себе...

В один из дней Ванечка конфиденциально сообщил Белецкому, что "Штюрмер не
считает А.Н.Хвостова отвечающим занимаемому им положению министра и с каждым
днем убеждается в необходимости... сосредоточить, по примеру Столыпина, в
своих руках и власть министра внутренних дел". Теперь Белецкому, чтобы
добыть престол министра, надо валить в могилу не только Хвостова, но и...
Штюрмера? "Сын народа" уже сточил себе зубы, яростно подгрызая ножки кресла,
в котором нежился его тучный визирь... Сейчас, как никогда, Белецкому был
нужен крупный просчет Хвостова! В "желтом доме" на Фонтанке уже вскипали,
булькая зловонными пузырями, такие поганые помои, от которых даже свинья бы
отвернулась.

****

Горемыкин исправно демонстрировал свое геройское равнодушие к делам на
фронте: "Война меня не касается", - всюду вещал он... Штюрмер, напротив, из
кожи лез вон, дабы убедить окружающих, как ему близки страдания воюющей
Родины. На военных совещаниях он, словно гимназист на уроке, тянул руку:

"Позвольте и мне высказать свое мнение?" Поливанов с презрением разрешал: