означает, что содержание статей совпадает с мнением редактора.
правительства со столь высоким авторитетом, что вы не осмеливались
редактировать его творения, хотя их содержание вызывало возражения?
разрешения нашего главного судьи.
добавил: - И меня интересует, кто печатал у вас статьи, комментирующие
нашу правительственную деятельность.
правоту. Все анонимные редакционные статьи писал сам Гамов. Надеюсь, вы
теперь понимаете, что не имело никакого значения, согласен ли я или не
согласен с их содержанием. Равно не было у меня и права вносить что-либо
свое в их текст.
ошеломляющим. Редактор "Вестника" часто появлялся у Гамова в его служебной
комнатушке, приносил портфель, полный бумаг. Гамов, наверное, вносит свои
поправки, дает указания, на какой теме сосредоточить ближайшие выпуски
"Вестника" - так думал я раньше, не предполагая, что Гамов решил сам
удариться в журналистику. Можно удивляться лишь тому, где он находил время
для таких занятий. Но это была уже иная проблема.
Фагусту он ошеломил. Это было даже забавно. Фагуста привстал, сел, вдруг
побагровел, широко открыл рот, словно готовясь произнести целую речь, но
не произнес ни единого слова. Он словно бы захлебнулся невысказанной
речью. Даже для невнимательного зрителя виделось ясно, что Фагуста, всегда
слывший проницательным журналистом, на этот раз не показал способности к
разгадкам политических секретов. Мне его реакция на сообщение Георгиу
показалась куда удивительней, чем само сообщение. В тот момент сам я и не
подозревал, что могло так потрясти лохматого журналиста. И когда
прозвучало объяснение его состояния - мое потрясение не уступило тому, что
испытал Фагуста.
возможным поиронизировать:
повернуть ли такое обвинение против правительства? В дополнение к
преступлениям еще и неискренность...
неискренен... Произошло нечто более важное.
стереовизора, ночи нам еле хватило, чтобы обсудить судебное заседание.
Елена негодовала, неприметный прежде Пимен Георгиу виделся ей теперь
сборищем всех недостатков. Фагуста правильно упрекнул его в лицемерии. Он
лгал, что был против правительства! Посмел бы он хоть раз не согласиться с
Гамовым - и близко бы не подошел к редакции своей газеты.
она. - Я смотрела на тебя и Гамова, ни один не дал ему отпора!
физиономия этого человека лишь маскирует его душу.
защитительную речь, то этого будет мало. Дело было не в том, что он
подробно излагал события, рассказанные мной раньше, - и спасение детей
наших врагов от губительной водной аллергии, и то, что мы наперекор всем
законам войны послали врагам часть своего скудного пайка, чтобы спасти их
от голода, и то, что, объявив о казнях многих военных преступников, мы их
не умертвили, а скрыли в убежищах, а после победы выпустили словно бы
заново воскресшими. Все эти факты теперь знал весь мир. Но, собранные
воедино, они производили впечатление продуманной концепции благотворения.
И, конечно, она не только смягчала описанные Пименом Георгиу случаи
сознательного зла, но и опровергала их. Таково ее реальное действие на
слушателей во всем мире - Омар Исиро усердствовал, стереокамеры
зафиксировали каждый жест Фагусты, каждое его слово.
стороны в действиях, какие Пимен Георгиу объявлял преступными.
больше половины продовольствия, посылаемого Кортезией своим воинам в
плену, - говорил Фагуста, обращаясь к Георгиу.
общепринятый паек чуть ли не до половины. Сперва осудили пленных на
голодное истощение, вынудили этим родных отрывать последнее от себя, чтобы
спасти близкого человека из тяжкой беды, а потом еще ограбили голодных,
отобрав значительную часть посылок.
рассматривать только с показной стороны. Уменьшение пайка военнопленных -
одна сторона. Но тут же обратная: врагам разрешается помогать своим
пленным. Этого ведь раньше не бывало, Георгиу, чтобы противнику разрешали
кормить своих людей, томящихся в плену. И разве это плохо? А то, что
родные не чувствуют себя бросившими своих близких, что они могут не только
бессильно плакать о них, но энергично помогать им, буквально спасать? И не
издалека, а приезжая в их лагеря, ведь и это было разрешено - увидеть
своего сына, своего мужа, обнять его, побыть с ним... Почему вы об этом
забываете, высоконравственный Пимен Георгиу? И ведь этот только часть
обратной доброй стороны, есть и другая, еще важней. Вы ничего не сказали,
куда подевалось награбленное, как вы изящно поименовали изъятие части
продовольствия. А ведь его направили в лазареты, в детские дома, спасали
раненых солдат, предохраняли детишек от дистрофии. Что в этом преступного,
спрашиваю? И разве сами кортезы не чувствовали, что названное вами
грабежом смягчает их собственную вину перед нами, перед пострадавшими в
боях, перед нашими голодающими детишками. Мы разрешили женщинам,
объединенным в Администрацию Помощи Нормой Фриз, посещать все лагеря
военнопленных, все госпитали, все детские учреждения, чтобы они могли сами
убедиться, что все изъятое продовольствие идет только на добрые дела. Так
не будет ли аморально объявлять аморальными эти акты благотворения? Вот
как оно поворачивается, уважаемый Пимен Георгиу. У вас тоже две стороны. И
показная - осуждение чужого зла - лишь прикрывает обратную сторону -
отрицание реального добра. Осуждать вас за это так же сурово, как
осуждаете вы? Или милосердно пожалеть вас, что не сподобились понимать
реальную жизнь, если она предстает не в примитивной однолинейности, а
совершается как многообразный многосторонний процесс?
его с удовольствием. И не только потому, что он не обрушивал на нас злую
критику, а защищал. От его критики мы и прежде могли легко оборониться,
указывая на ее односторонность. Его нападки на нас были столь же
прямолинейны, как и официальные восхваления Георгиу. Но сейчас он
раскрывал неоднозначность наших действий, докапывался до их глубины, а не
скользил по поверхности. Я всегда полагал, что обвинение в принципе
сильней защиты, сейчас защита брала верх над обвинением. Во всяком случае,
я именно это услышал в речи Фагусты.
вынужден печатать анонимные статьи Гамова в обоснование этих действий. Вы
объявили, что только лицемер поступает так. А как вели себя вы? Печатали
разгромные статьи против правительства, а сейчас выступаете в его защиту.
Разве это не самая явная двуличность? Вы под влиянием победы переметнулись
с одной позиции на другую, а меня назвали лицемером. Я мог бы подобрать
для вас опреджеление и пожестче - самопредательство. Отречение от того,
что недавно исповедовал, восхваление того, что пламенно хулил.
позиция обвинителя.
правительства. А если бы и переменил, то без двуличности. Прозрел,
исправляю ошибку - движение вперед, но не лицемерие. Но и такое оправдание
мне не нужно. Я не изменил своим взглядам.
акты правительства, но не его общую линию. Я был, в сущности, сторонником
Гамова, а не противником. И даже как-то говорил об этом Семипалову, только
он не понял меня.
Василенко Иван
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Акунин Борис
Шилова Юлия