задний план. Теперь он мог жить и нести свое горе один. Скорбь утраты
приняла более спокойные формы: на этой ступени она уже помогает воссоз-
дать жизненную гармонию и даже входит в нее составной частью; она уже не
грозит разрушением, а дает содержание жизни, питает ее, становится това-
рищем, помогающим переносить одиночество.
сознавала, что переход от полноты дружбы, которой Франц наслаждался в
течение нескольких месяцев, к полному одиночеству может сделать эту бес-
покойную, неустойчивую душу жертвой опасных влияний. Она стала подыски-
вать Францу знакомых - людей тактичных, которые, не докучая, могли бы
хоть немного заботиться о нем и осведомлять ее из этого далека о состоя-
нии его здоровья.
Они вели уединенную жизнь. Мать, высокая, полная женщина с аристократи-
ческой осанкой, всегда носила траур. Дочь, двадцатишестилетняя девушка,
почти не вставала с постели. У нее были густые, тонкие, стянутые и зап-
летенные в косы бледнозолотистые волосы. Эта некрасивая, болезненного
вида девушка, высокая и хорошо сложенная, как ее мать, страдала костным
туберкулезом, от которого теперь выздоравливала после нескольких лет
строгого режима и лечения. Она слегка прихрамывала. Мать и дочь после
обеда совершали непродолжительные прогулки; далеко они не уходили. Анне-
та и Франц, возвращаясь из своих походов, встречали их поблизости от до-
ма. И домой шли вместе. Хромоножка опиралась на палку и из самолюбия, а
может быть, и безразличия, не старалась скрыть свой недостаток. Перебра-
сывались двумя-тремя незначащими фразами. Ничего не выведывали друг у
друга, но по-соседски оказывали друг другу кое-какие услуги, обменива-
лись книгами.
издалека за ее молодым другом, постараться отвлечь его мысли от горя, о
котором она ей рассказала. Она ни словом не обмолвилась об этом Францу,
- он не особенно расположен был встречаться с этими двумя женщинами. Ес-
ли бы она предложила ему поддерживать знакомство с соседками, Франц
встал бы на дыбы: он был зол на Аннету за ее решение уехать и не позво-
лил бы ей искать и навязывать ему замену.
шел в сердитом молчании и настойчивых уговорах.
тебя прошу!.. Я так хочу...
Эта синица - я!
"Пить хочу! - и не желающий слушать никаких увещаний.
бя в комнате. На вопросы не отвечал. Он предоставил ей одной уклады-
ваться, убирать, возиться до изнеможения. Она уже думала, что придется
уехать, не простившись с ним. Но в самую последнюю минуту, когда она
вошла к нему в дорожном костюме (он сидел, насупившись в углу) и нагну-
лась, чтобы поцеловать его в лоб, он неожиданно вскинул голову и ударил
Аннету по губе - из губы пошла кровь. Она почувствовала это лишь много
спустя. Франц, разумеется, ничего не заметил; он целовал ей руки и жа-
лобным голосом твердил:
только она. По дороге на вокзал Аннета, чтобы отвлечь его, давала ему
всевозможные хозяйственные советы. Франц слышал ее голос, но не слова.
Он помог Аннете подняться в вагон, вошел следом и сел возле нее. Она
беспокоилась, что он не успеет вовремя выйти и уедет вместе с ней. Но за
пять минут до отхода поезда он вдруг поднялся и ушел не простившись: бо-
ялся не совладать с волнением. Аннета смотрела в окно, как он уходит
большими шагами, все дальше и дальше. Она подстерегала его последний
взгляд. Но Франц не обернулся. И вот он уже исчез. Аннета осталась одна
в поезде, почти пустом, неподвижном, тихом. Губа у нее горела. Она слиз-
нула с нее кровь...
долг, навстречу которому он" шла. Не получила ли полиция описания ее
примет? Не арестуют ли ее сразу, как только она окажется на французской
земле? В осторожном письме Сильвии не было никаких подробностей, но, чи-
тая его между строк, можно было понять, что опасность велика. Все же
проверка паспортов прошла гладко; Аннету пропустили через границу.
дней письмо, в котором сообщала близким о своем приезде. А ее насторо-
женная мысль всю ночь бежала впереди поезда. Это было Вербное воскре-
сенье; узнав в дороге, что Париж обстреляли из пушки, как будто создан-
ной фантазией Жюля Верна, она испугалась за сына. Их квартал находился
как раз в зоне обстрела. Очутиться в Париже под жерлами вражеских пушек
было для нее облегчением. Но ее тревога стихла совсем лишь тогда, когда
она увидела, что дом не тронут; взбежав по лестнице, она постучала в
дверь и услышала - какое счастье! - шаги своего сына, который шел откры-
вать.
кусственной стены, которую они воздвигли между собой, не осталось и сле-
да. Они крепко обнялись. И сила чувства, которое каждый вложил в это
объятие, поразила обоих.
жению чувства и очень смутились: выпустив друг друга из объятий, они
вернулись к прежнему тону.
ращение, как сочла нужным. Марк слушал, молчал и не пропускал ни одного
ее движения. На сей раз наблюдениями занимался он. Аннета была смущена,
но заставляла себя говорить. Ею овладело чувство неловкости - боязнь,
что сын осудит ее. Она была небезупречна по отношению к нему - небезуп-
речна во многом. Она прикидывалась менее нежной к нему и более самоуве-
ренной, чем была на самом деле. Следя за собой, она меньше следила за
сыном и не чувствовала, что перед ней уже не тот Марк, которого она ос-
тавила три месяца назад... Да, тот, кого мы знаем, всегда отличается от
того, кого мы знали... Ведь нам знаком только образ, уже исчезнувший. А
вот этот человек - незнакомец, и ключа к его душе у нас нет...
успел переслать письмо Сильвии. Он просил ее известить Аннету, чтобы она
не тревожилась: он все берет на себя. И больше ничего. Но и этого было
достаточно. Сильвия, не зная ничего точно, еще летом учуяла, что творит-
ся что-то странное. И ее охватило беспокойство. В какую историю впута-
лась эта сумасшедшая? Узнать невозможно! Питану были запрещены свидания.
О причинах отсутствия сестры Сильвия знала лишь по ее письмам: ей пору-
чено отвезти в Швейцарию раненого. Сильвия намекнула о своих тревогах
Марку. Остальное он угадал. В его памяти всплыла таинственная встреча у
Лионского вокзала в декабре (он никому не обмолвился о ней ни единым
словом). На этом он построил целый роман. Не говоря о своих предположе-
ниях тетке, он старался вместе с ней восстановить ход событий. Сильвия
только теперь открыла ему все, что ей было известно о причинах увольне-
ния Аннеты из коллежа, о сцене на кладбище, о том, что Аннета интересо-
валась судьбой одного военнопленного. Марк долго размышлял над тем, что
ему поведала Сильвия. И образ его матери теперь рисовался ему в новом
свете. Он пересмотрел свои взгляды. Пацифизм, - эта, как он презрительно
называл его, пресная пища, пригодная для женщин и слабонервных людей, -
стал притягивать Марка к себе, как только оказалось, что он опасен, что
он захватывает. Марк создавал в уме приключение, в котором было все - и
героизм и любовь, - целый роман; он почувствовал жгучую ревность, но бы-
ла в этом романе и какая-то беспокойная притягательная сила. Теперь не-
доверие матери, которое так уязвило его, становилось понятным! И в до-
вершение всего ему пришлось признать, что как он тогда ни бунтовал и ни
бесился, а ведь недоверие это он сам пробудил в ней своим поведением.
Тяжко!.. Но не о нем теперь речь. Над его матерью нависла угроза. И,
увидев Аннету, он ни на мгновение не усомнился, что она сознательно идет
навстречу опасности. Эта мысль вытеснила в нем все остальные. Он не сво-
дил глаз с Аннеты. И про себя молил ее довериться ему, рассказать обо
всем, что ей угрожает. Но он был уверен, что она ничего не скажет. Он
мучился этим и восхищался ею. Восхищался ее гордостью, ее спокойствием,
ее молчанием. Он открыл ее! Наконецто! И теперь он дрожал от страха по-
терять ее: ведь ей грозила опасность.
лась. Еще не повидавшись с сестрой, кое-как подкрепившись и отдохнув,
она оделась и ушла. Марк застенчиво пробормотал, что хотел бы пойти
вместе с ней; она жестом дала понять, что не нужно, и он не настаивал.
Старая рана еще болела, и он боялся навлечь на себя новое оскорбление.
"дробилки". Он проник в личный секретариат премьер-министра.
Марсель упал с высоты своего величия. Его первое чувство было далеко не
доброе. Аннета впервые увидела Франка без его насмешливой улыбки, этой
косметической прикрасы, которая сделалась для него второй натурой. Он
даже чуть было не отбросил всякую вежливость. В рассказе Аннеты он уви-
дел одно: по милости этой сумасшедшей он попал в переплет! Ему ничуть не
было веселее от того, что в этот переплет вместе с ним попадет и она. Он
сердился на Аннету за то, что она впутала его в опасную историю. Но,
поймав иронический взгляд Аннеты, которая читала мысли своего собеседни-
ка, следя за игрой его лица, он снова вошел в роль светского человека и
Николаев Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Андреев Николай
Сертаков Виталий