Как волна" мужской голос умолкает и вступает женский:
диалог, или точнее - дуэт; стихотворение 49-го года оказывается продолжением
стихотворения 23-го года. Драматургически они составляют единое целое.
Однако не только драматургич ески.
трактовке евангельского сюжета от Луки и Марка примерно в той же степени и в
том же ключе, что и цветаевское стихотворение. Цветаевское все же ближе к
Евангелию от Луки, пото му что у Цветаевой, говоря поверхностно, речь идет о
прощении грешницы - в чем, собственно, и состоит смысл евангельской истории.
Но и то и другое стихотворения изображают сцену накануне распятия, в то
время как в обоих Евангелиях место действия - дом Симона. Вполне возможно,
что оба русских поэта впали невольно в зависимость от "Пиеты" Рильке, хотя
он был далеко не первым в подобной драматизации - телескопизации - этого
сюжета.
аллитеративности цветаевского стиха. Аллитерация вообще, а в духовных стихах
в особенности, выполняет функцию семантической конденсации. В
пастернаковском стихотворении аллитерация почт и начисто отсутствует, за
исключением третьей строфы, где это скорее внутренняя рифма ("Исус", "бус",
"бурнус"), призванная одомашнить кажущуюся экстравагантность рифмы "Исус -
бурнус", несколько выпадающей из поэтического этикета европейской поэзии, пр
едписывающего рифмовать элементы Троицы только с понятиями высокого
характера. "Бурнус", впрочем, достаточно - буквально - возвышен, будучи
головным убором Арабского Востока. Пастернак, однако, одолеваем сомнениями.
И, увлеченный их разрешением, он упу скает, на наш взгляд, в этой строфе
возможность нестандартной метафоры. (Хороший пример таковой существует в
стихотворении английского поэта семнадцатого века Эндрю Марвелла "Глаза и
слезы", где Марвелл описывает разные типы глаз, слез, в особенности сле з,
и, в частности, он описывает слезы Магдалины:
Марвелл, служивший в то время секретарем Оливера Кромвеля, был настолько
доволен этой строфой, что перевел ее на латинский и отослал в подарок Папе
Римскому. Вот вам приме р, дамы и господа, неприкладной информации.
Возвращаюсь к Пастернаку. Строфа эта, однако, играет роль связки, и,
возможно, отсюда - определенная банальность ее фактуры.
безусловно, более факт выбора, нежели порождение неслыханной сложности,
беспрецедентности описываемого. Выбор этот, сделанный в пользу цветаевского
хорея, представляет собой как бы дополнительное выражение любви Магдалины к
Христу: когда Он умолкает, она заговаривает в Его каденции. Стихотворение
Пастернака следует за стихотворением Цветаевой как продолжение дикции или -
если взять шире - как продолжение сюжета, как история за
Цветаева описывает то, что уже произошло, сбылось, то Пастернак - то, что
предстоит. Она - прошлое, он - следующее за ним будущее. Эти вещи
неразделимы, что, в свою очередь, объе диняет эти два стихотворения. И как
будущее вбирает в себя - или сохраняет в себе - хотя бы в качестве памяти -
прошлое, так пастернаковское стихотворение вбирает и содержит в себе
цветаевское. При этом не одно, а несколько; при этом не только из "Пос ле
России", но и более поздние; при этом не только стихи, но и самое Цветаеву.
Я совершенно, например, убежден, что вся первая строфа является перифразой
цветаевского быта - со всем этим мытьем-шитьем-стиркой-готовкой и прочим, -
известным нам по ее пи сьмам.
сознательного принижения точки отсчета. Это делается по стратегическим
соображениям, чтобы подняться более или менее выше, поскольку он эту высоту
предполагает обрести.
верхнего "до". Его стихотворение - ответ, и отсюда - необходимость перемены
регистра. То есть Цветаева, кончив на самой высокой ноте (ля? си?),
обуславливает пастернаковскую
превращается в ведерко сознательно - не только ради контраста - абсурдного
почти - с пречистыми стопами, которые, грубо говоря, будучи пречистыми,
мытья не требуют. Не говоря уж е о "толчее" - существительном низком, а в
контексте еще и заниженном. Мы отчетливо видим эту сцену, не правда ли? В
стороне, в боковой улице, в каком-то глинобитном помещении, снаружи - шум
предпраздничной суматохи (и если это шум уборки - то уборки в приподнятой
атмосфере, у относительно благополучных людей), женщина обмывает миром из
ведерка чьи-то ноги.
на коленях, б) шарящей по полу, ибо только по полу можно шарить в поисках
сандалий. То есть в сознании у нас возникает, из-за близости "ведерка",
образ почти поломойки, с рас трепанными волосами, плачущей. Для вящей
незатейливости сцены Пастернак еще рифмует "слезы" и "волосы", как бы изымая
Семенова Мария
Контровский Владимир
Конюшевский Владислав
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр