спрятанные в вое Пая.
напоминала то существо, которое он любил и на котором женился, в этих
ответах он еще мог расслышать голос Пай-о-па, и сердце его переполнилось
болью при мысли о страданиях мистифа. Он пошел в Первый Доминион, чтобы
прекратить свои муки, и вот он снова перед ним, и снова охвачен страданием,
а он, Миляга, бессилен хоть чем-нибудь ему помочь. Все, что он мог сделать
для успокоения мистифа, это сказать, что он все понял. Так он и поступил.
Цель возвращения Пая была предельно ясна. Во время трагедии их расставания
Пай ощутил в нем какую-то нерешительность. На самом деле ничего подобного не
было, и он сказал об этом мистифу.
Верь мне, Пай. Я все понимаю. Я - Примиритель и не собираюсь убегать от этой
ответственности.
силах больше сопротивляться рыбаку из Первого Доминиона. Он принялся хватать
руками воздух, будто мог задержаться в этом Доминионе еще на одно мгновение,
уцепившись за пылинку в воздухе. Но сила, пославшая за ним такую яростную
бурю, обладала слишком крепкой хваткой, и дух дернулся в сторону Просвета.
Миляга инстинктивно протянул ему руку, услышав и проигнорировав тревожный
крик своего соседа. Удлинив бесплотную тень своей руки и вытянув гротескно
длинные пальцы, мистиф сумел ухватиться за руку Миляги. Его прикосновение
вызвало у Миляги такую судорогу, что, не окажись рядом защитника, он рухнул
бы на землю, как подкошенный. Он почувствовал, как мозг плавится у него в
костях, и ощутил исходящий от кожи запах разложения, словно смерть
подбиралась к нему изнутри и снаружи. В такой агонии было трудно удерживать
руку мистифа, куда труднее, чем разбирать те слова, что он пытался сказать.
Но Миляга боролся с желанием разжать пальцы, пробуя извлечь смысл тех
нескольких слогов, что ему удалось уловить. Три из них составляли его имя.
зрение. - Я по-прежнему здесь.
ухватиться за Милягу, но лишившись своей хрупкой опоры, он мгновенно стал
жертвой Просвета, и его быстро понесло к тому разрыву, сквозь который он
сюда проник. Миляга ринулся было за ним, но организм его, судя по всему,
куда больше пострадал от соприкосновения с духом, чем он подумал сначала, и
ноги просто-напросто подломились под ним. Он тяжело рухнул на землю, но тут
же поднял голову и успел увидеть, как мистиф исчезает в пустоте.
Растянувшись на жесткой земле, он вспомнил свою первую погоню за Паем по
пустынным, обледенелым улицам Манхэттена. Тогда он тоже упал и поднял
голову, как и сейчас, чтобы увидеть, как тайна убегает от него, унося с
собой разгадку. Но в тот раз она обернулась; обернулась и заговорила с ним
через реку Пятой Авеню, подарив ему надежду, пусть даже самую хрупкую, на
новую встречу. Теперь этого не случилось. Пая втянуло в Просвет, словно дым
в трубу, и крик его мгновенно прекратился.
исчезновения мистифа посланный за ним злокозненный ветер начал стихать,
роняя на землю скорбный град останков. Во второй раз монах протянул руки,
чтобы защититься от нисходящей сверху силы. Миляга едва отдавал себе отчет в
том, что происходит. Глаза его были прикованы к Просвету, который быстро
переставал клубиться. К тому времени, когда град обрывков полотна, камней и
трупов прекратился, последние следы неровностей исчезли с границы между
Доминионами, и она снова превратилась в гладкое ничто, по которому глаз
скользит, не находя опоры.
разрушения, которые простирались во всех направлениях, кроме одного. Круг
Мадонн, который он мельком увидел сквозь бурю, по-прежнему остался
нетронутым и укрывал внутри около полусотни уцелевших, некоторые из которых
стояли на коленях, рыдая или молясь, многие - целовали ноги защитивших из
статуй, а другие - смотрели на Просвет, принесший смерть всем, кроме этих
пятидесяти да еще Маэстро и монаха.
слишком важная цель, чтобы позволить себе умереть.
рядом, - заметил Миляга. - У тебя чертовски крепкие кости.
меня был хороший учитель.
удалиться, но Миляга остановил его.
сухими. Позволь мне спросить у тебя кое-что. Я не обижусь, если ты
откажешься.
подготовить Примирение. Достаточно ли ты доверяешь мне, чтобы войти в Синод
и представлять в нем Первый Доминион?
голову. - Я постараюсь исполнить любое ваше поручение.
я найду тебя.
возможно, умение делать вид, что являешься хозяином положения, входило в
репертуар каждого Маэстро.
пожал ее. - Помни обо мне, Джекин.
времени для изысканий не было. Ему предстояло два трудных и опасных
путешествия: первое - в Изорддеррекс, второе - из этого города обратно в
Убежище. Поблагодарив Джекина за его решимость, Миляга оставил его У
Просвета и направился по разрушенному лагерю к кругу Мадонн.
руинам, по всей видимости, надеясь - как Миляга предположил, тщетно - найти
других уцелевших. Перед ним открылось зрелище скорби и удивленного
оцепенения, которое ему уже столько раз приходилось видеть во время своего
путешествия по Доминионам. Как ему ни хотелось верить, что эти бедствия
происходят в его присутствии по чистой случайности, он не мог тешить себя
таким самообманом. Он был обручен с бурей, подобно тому как он был обручен с
Паем. А может быть, и более крепко - теперь, когда мистиф исчез.
чтобы погибнуть, подтвердилось, когда Миляга подошел к кругу поближе. Он
стоял в центре группы Голодарей, возносивших молитву Святой Матери за их
спасение. Когда Миляга дошел до границы круга, Афанасий поднял голову. Один
глаз его был закрыт коркой из запекшейся крови и грязи, но во втором пылала
ненависть, которой хватило бы и на дюжину других. Встретив его взгляд,
Миляга остановился, но Афанасий все равно понизил голос до шепота, чтобы
посторонний не смог расслышать слова его молитвы. Однако Миляга не настолько
был оглушен шумом разразившейся катастрофы, чтобы не уловить несколько фраз.
Хотя женщина, воплощенная в таком количестве различных вариантов, несомненно
была Девой Марией, здесь она проходила под другими именами, или же имела
сестер. Миляга услышал, как ее называют Умой Умагаммаги, Матерью Имаджики, а
также тем именем, которое он впервые узнал от Хуззах в ее комнате в доме для
умалишенных, - Тишалулле. Было и третье имя, но Миляге потребовалось
некоторое время, чтобы удостовериться, что он понял его правильно. Имя это
было - Джокалайлау. Афанасий молился о том, чтобы она сохранила для них
место рядом с собой в райских снегах. Услышав это, Миляга довольно злорадно
подумал о том, что если бы Голодарь хоть раз побывал в снегах, он вряд ли
счел бы их подобием рая.
Афанасий и поредевшие ряды его сторонников молились той самой милосердной
Богине, перед святынями которой в Пятом Доминионе загоралось бесчисленное
множество свечей. Даже погрязший в язычестве Миляга впускал эту женщину в
свою жизнь и молился ей единственным известным ему способом - соблазнением и
временным обладанием представительницами ее пола. Была бы у него мать или
любящая сестра, возможно, он научился бы более возвышенному способу
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Маркелов Олег
Свержин Владимир
Суворов Виктор
Плотников Александр