тем, что чувствуют эти люди, теряя свободу, ожидая приговора. Он не думал
об их женах, матерях, детях.
а не врагов, он уже не был равнодушен, - сажали не врагов, а советских
людей, членов партии.
его поколения, которых он считал большевиками-ленинцами, он был потрясен,
не спал ночью, стал задумываться над тем, есть ли у Сталина право лишать
людей свободы, мучить, расстреливать их. Он думал о тех страданиях,
которые переживают они, о страданиях их жен, матерей. Ведь то были не
кулаки, не белогвардейцы, а люди - большевики-ленинцы!
выслали, он не подписывал на себя, не признавал ложных обвинений.
утешений, толкований, объяснений. Свершилось.
становились предметом обыска. Потом человек шел по коридору, жалкий и
смешной, поддерживая свои сползавшие штаны и подштанники со споротыми
пуговицами. У близоруких забирали очки, и они беспокойно щурились, терли
глаза. Человек входил в камеру и становился лабораторной мышью, в нем
создавали новые рефлексы, он говорил шепотом, и он вставал с койки,
ложился на койку, отправлял естественные надобности, спал и видел сны под
неотступным наблюдением. Все оказалось чудовищно жестоко, нелепо,
бесчеловечно. Он впервые ясно понял, насколько страшны дела, творящиеся на
Лубянке. Ведь мучили большевика, ленинца, товарища Крымова.
6
дым тюремного табака, время поверки, примерный состав книг в библиотеке,
знал в лицо часовых, волновался, ожидая возвращения с допросов соседей.
Чаще других вызывали Каценеленбогена. Боголеева вызывали всегда днем.
лишиться здоровья. Горел свет, из крана текла вода, в миске был суп, но и
свет, и вода, и хлеб были особые, их давали, они полагались. Когда
интересы следствия требовали того, заключенных временно лишали света,
пищи, сна. Ведь все это они получали не для себя, такая была методика
работы с ними.
надменно сообщил:
действительно Дрелинг.
по утрам спрашивал соседей о здоровье, сне.
понимал.
спрашивал: "Кто на "б"?" Вернувшись от следователя, он казался похудевшим,
маленьким, стареньким.
понять, в чем его обвиняют, - то ли в покушении на жизнь Сталина, то ли в
том, что ему не нравятся произведения, написанные в духе соцреализма.
вроде такого: "Испытывая звериную ненависть ко всему новому, я огульно
охаивал произведения искусства, удостоенные Сталинской премии". Десятку
получите. И поменьше разоблачайте своих знакомых, этим не спасаетесь,
наоборот, пришьют участие в организации, попадете в режимный лагерь.
все.
сказки - грозные начдивы, парашютисты, последователи Матисса и Писарева,
партийцы, геологи, чекисты, строители пятилеток, пилоты, создатели
гигантов металлургии... И вот мы, кичливые, самоуверенные, переступили
порог дивного дома, и волшебная палочка превратила нас в чижиков-пыжиков,
поросюшек, белочек. Нам теперь что - мошку, муравьиное яичко.
в житейских делах, - всегда тревожился, что ему дали меньше, хуже, чем
другим, что ему сократили прогулку, что во время прогулки кто-то ел его
сухари.
существовали в высохшем русле ручья. Следователь изучал это русло,
камешки, трещины, неровности берега. Но воды, когда-то создавшей это
русло, уже не было.
Боголеевым, видимо, потому, что тот был беспартийным.
ласковы с людьми, которых вы презираете, во-вторых, каждый день
спрашиваете меня о здоровье, хотя вам абсолютно все равно, сдохну я или
буду жить.
"Образ матери, созданный Горьким, - икона, а рабочему классу не нужны
иконы".
коммунистическом киоте имеется икона Ленина, есть икона и преподобного
Сталина. Некрасову не нужны были иконы.
кости, - слова его стучали, как костяные.
всегда подавленного человека таким раздраженным, сказал:
поры возникли и Блок, и Мандельштам, и Хлебников.
распад.
до тошноты ваши плехановские прописи. Вы тут в нашей камере марксисты
разных толков, но схожи тем, что к поэзии слепы, абсолютно ничего в ней не
понимаете.
и дневных дежурных он - большевик, военный комиссар, ничем не отличался от
плохого старика Дрелинга.
Некрасова, готов был поддержать в споре Боголеева.
оправдывать - и расстрел Бухарина, и высылку жен за недонесение, и
страшные приговоры, и страшные допросы.
ему говорю: "Курам на смех - два еврея, оба пожилые, проводят совместно
вечера на хуторе близ Лубянки и молчат". Куда там! Молчит. К чему это
презрение? Почему он не хочет со мной говорить? Страшная месть, или
убийство священника в ночь под Лакбоймелах? К чему это? Старый гимназист.
лагерь, впереди деревян-бушлат, а он, как железный. Завидую ему я!
Вызывают его на допрос - кто на "д"? Молчит, как пень, не откликается.
Добился, что его по фамилии называют. Начальство входит в камеру - убей
его, не встанет.
ненавидеть врагов коммунизма.
Доставалов Александр
Василенко Иван
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Херберт Фрэнк