направлениями, а тут их было целых три.
В Ростово-Суздальской земле к татарам отнеслись положительно. Удельные
князья поехали в ставку Батыя, где их пожаловали их же владениями и с миром
отпустили по домам. В Великороссии согласились с тем, что Русская земля
стала земля "Канови и Батыева", т.е. признали сюзеренитет монгольского хана
(хотя престол в это время был вакантным) и Батыя как старшего в роде
Борджигинов, и что "не подобает на ней жити не поклонившися им"*22.
Такое решение было оправдано внешнеполитической обстановкой. На западной
границе шла жестокая война, и ливонцы вешали русских пленников. Сила была
на стороне крестоносцев, имевших неограниченные ресурсы в европейском
рыцарстве, снабжаемом купеческой Ганзой и руководимом опытными политиками -
прелатами католической церкви. Подчинение папскому престолу было
обязательным условием мира. Для Владимирского княжества второй фронт в этих
обстоятельствах был бы этническим самоубийством. И наоборот, Батый хотел
установить с русскими князьями искреннюю дружбу.
Монголы имели квалифицированную разведку из числа иноплеменников, принятых
в войско. Венгерский монах Юлиан рассказывает о татарском после, знавшем
венгерский, русский, куманский (тюркский), тевтонский (немецкий),
сарацинский (арабский) и, естественно, татарский (монгольский) языки*23.
Татарский предводитель, взятый в плен чехами при Ольмюце, оказался
английским тамплиером по имени Питер. Монголы знали о настроениях
"христианского мира" и поддерживали православные страны - Никею, Грузию,
Уйгурию, монофизитскую Малую Армению и Русь - против католиков, начавших
крестовый поход против монголов и "схизматиков".
А на Руси великий князь Юрий II запретил доминиканским монахам
проповедовать язычникам католичество и зимой 1237/38 г. изгнал их из своей
земли*24. Эта принципиальная политическая линия поддерживалась не только
народными массами суздальцев, не желавших менять исповедание и терять
усвоенную и воспринятую культуру, но и крупными деятелями. Бывший
"печатник" (канцлер) Даниила, митрополит Кирилл, "не согласился с
политическим курсом холмского двора и в 1250 г. примкнул к политике
Александра Невского"*25 наиболее последовательного борца за Русь. За эту
линию он был канонизирован в 1547 г., хотя почитание его как святого
началось сразу после кончины.
Итак, древнерусский настрой раскололся, а вместе с ним раздробился и этнос.
При этом деление прошло на основе комплиментарности, т.е. каждый русский
человек мог выбрать ту культуру, которая ему больше подходила: западную,
католическую, или восточную - православную, несторианскую и монофизитскую,
в Центральной Азии слившуюся в 1142 г. с несторианской*26. Ясно, что
ведущая роль принадлежала не догматике, а мироощущениям, симпатичным друг
другу.
Но было и третье направление - стремление к безоговорочному объединению с
Западной Европой в ее гвельфском варианте. Михаил Всеволодович
Черниговский, отец уже упомянутого Ростислава, владея очень короткое время
Киевом, поставил митрополитом своего человека - игумена Петра Акеровича.
Даниил Романович сверг его и разогнал его епископов, после чего Ростислав
провел неудачную войну с Даниилом и остался жить в Венгрии, а Петр Акерович
по повелению своего князя отправился в Лион просить у папы Иннокентия IV
помощи против татар.
Михаил жил некоторое время в Венгрии, но, обиженный пренебрежительным
отношением к себе, вернулся в Чернигов. Очевидно, он предполагал, что его
переговоры с папой останутся татарам неизвестны. Не тут-то было! Батый имел
достаточную информацию об изменнической деятельности черниговского князя.
Однако он дал ему возможность оправдаться. У татар был своеобразный
"детектор лжи": подозреваемый должен был пройти между двумя большими
кострами, а колдуны наблюдали за огнем и тем самым устанавливали
правдивость показаний.
Насколько этот способ эффективен - сказать трудно, но князь Михаил от
процедуры отказался и был казнен. Конечно, князя жаль, но какое
правительство не наказало бы лицо доверенное, занимающее ответственный пост
и уличенное в изменнических связях с врагом!
Это была трагедия не только князя Михаила, но и всего Черниговского
княжества, которое с этого времени прекратило самостоятельное
существование*27.
163. НАДИР*28
Одновременно с Черниговом стал клониться к упадку Полоцк, проиграв войну с
немцами за Подвинье, Полоцкое княжество стало жертвой литовских набегов,
длившихся с 1216 по 1246 г. История этого периода может быть восстановлена
крайне отрывочно, но видно, что уже в 1258 г. полочане выступают против
Смоленска совместно с литовцами, а потом Полоцкая земля рассматривается как
часть наследства Миндовга *29.
Дольше всех из западнорусских городов держался Смоленск, но и он в 1274 г.
предпочел добровольное присоединение к Золотой Орде литовской оккупации. А
ведь татары даже близко не подходили к Смоленску.
На этом всеобщем грустном фоне разложения некоторое время высилась фигура
Даниила Романовича Волынско-Галицкого, ставшего вождем русских
"западников". Даниил понимал, что зависимость от католической Европы
обязывает ко многому, даже опасному и неприятному, но, видимо, общественное
мнение на юго-западе было непреклонно. Не случайно же в 1254 г. Даниил
принял от папы корону и скипетр и "воздвиже рать противу татар"*30
В 1246 г. в Каракоруме проходили торжества по случаю избрания нового хана.
На этот раз был избран Гуюк, сын Угэдэя и меркитки Туракины, злейший враг
Батыя.
Еще в 1238 г., когда Гуюк и его юный племянник Бури (внук Джагатая) служили
под командой Батыя, они вздумали с ним поссориться: на пиру, когда Батый
поднял первую чашу, они оскорбили его. Батый выслал их из войска к отцам.
Хан страшно разгневался на сына, посмевшего нарушить войсковую
субординацию, но благодаря заступничеству приближенных простил его и
отправил обратно в армию к Батыю*31. Отношения между царевичами не
улучшились.
И вот Гуюк стал ханом, вождем 130 тыс. воинов, а у Батыя и его братьев было
всего 4 тыс. всадников. Ярослав стал выбирать сюзерена и союзника. С ним
заигрывали, на пиру он занимал первое место. Гуюк был друг православия и
враг папизма*32. Казалось бы, все складывалось хорошо для Ярослава, а
значит, и для Руси. Но вдруг оказалось, что великий князь умер от яда,
будто бы данного ему вдовствующей ханшей Туракиной, получившей донос от
боярина Федора Яруновича, сообщившею, что Ярослав вступил в контакт с папой
Иннокентием IV и Лионским собором.
Туракина была сибирячка, т.е. она была доверчива и импульсивна. Но даже при
этом обвинение ее в отравлении гостя не было подтверждено. Сообщил об этой
версии Плано Карпини, папский агент, т.е. лицо заинтересованное*33. Но так
или иначе князь умер, а его дети Александр и Андрей убили доносчика.
Итак, попытки великих князей вывести страну из тяжелого кризиса ни к чему
не привели, да и не могли привести, так как причиной создавшегося положения
был естественный процесс старения системы, снижения уровня пассионарности,
в чем никто из русских людей не был виноват, хотя им всем было от этого не
легче.
Железный натиск Запада и неожиданный ураган с Востока столкнулись на
территории Киевской державы, и она перестала существовать. Почему эта
богатая, здоровая, прекрасная страна не оказала должного сопротивления
соседям, не превосходившим ее ни в технике, ни в экономике, ни в культуре?
Ответ на этот вопрос содержался в перечислении вереницы бед, далеко не
полном. Впрочем, увеличивать количество упомянутых фактов не нужно.
Приведенное необходимо и достаточно. Теперь можно констатировать, что
инерция пассионарного толчка затухла и система распалась, причем часть ее
вошла в западноевропейский супсрэтнос, другая часть предпочла союз с
Великой степью, объединенной Монгольским улусом.
Больше выбирать было не из чего, ибо возрождение Византии ни в кого не
вселяло надежд, а "гниение" Аббасидского халифата шло неуклонно.
Казалось бы, Русь должна была стать добычей хищных соседей или, в лучшем
случае, распасться на реликты, кое-как сопротивляющиеся ударам извне и
внутреннему разложению. А вместо этого произошел взрыв пассионарности и
начался новый виток этногенеза. Как и где это произошло?
И вот здесь намечается переход от истории - науки о событиях - к этнологии
- науке о меняющихся поведенческих стереотипах. До сих пор мы отмечали
политический и государственный упадок Древней Руси, распад единой системы
на восемь "полугосударств", ослабление общерусского патриотизма и т.п. Но
импульсы, породившие эти явления, были еще позитивными, хотя и