хороши, коли они ведут к успеху, чего, к сожалению, не понимал покойный фон
Либих, пытавшийся воевать комфортабельно и даже гуманно.
по лбу, даже по полуоблезлой голове, полковника. Но тот, не дожидаясь
продолжения беседы на отвлеченные темы, повторил, что теми силами, какие
есть в дивизии, вести планомерное наступление невозможно. Для наступления
нужны подкрепления. Но их не дадут, потому как затеваемая русскими переправа
через реку -- не последняя. Новокриницкий плацдарм, операция, теперь это уж
ясно, вспомогательная -- отвлекающий удар. Если бы удалось русским развить
операцию, они, возможно, и перешли бы в общее наступление на правобережье.
Но не получилось. Может, и новый удар не получится.
противника, он готовит и подготовит где-то главный удар.
распоряжением командующего центральной группой войск,-- начальник штаба
дивизии подчеркнул голосом -- личным! рас-по-ря-жением! -- запрещено вести
наступательные действия. Активная оборона -- вот что нам рекомендуют наши
стратеги.
оказались точными -- не от добра, не от хорошей жизни выгребают войска из
Африки и Европы. Дела на Восточном фронте после Сталинграда и на Курском
выступе не просто пошатнулись, они... Но как все запутано! В Германии полная
дезинформация! "Новый вал на реке!", "Непреодоли- мая преграда",
"Окончательная могила для русских!", "Дело фюрера непобедимо!"
русские, господин подполковник? -- с неприязнью, однако, и с занимающимся в
нем раздражением к этому измотанному войной, но самоуверенному человеку
заметил строгий генерал.
-- подчеркнуто равнодушно, пожав узенькими плечами так, что обмахрившиеся
погоны ожили, выгнулись, заползали по плечам лесными гусеницами, заявил
начальник штаба: -- Как предписано -- будем вести активную оборону. Пока же
я прошу вашего распоряжения насчет снятия саперной роты с передовой,
оборудовать штаб дивизии -- прежний, как вам уже известно, разбит.
Подполковник пропустил мимо ушей опасную реплику своего начальника и, словно
заведенный, ровным, утомленным голосом продолжал вводить в курс дела
генерала, уныло, будто по книжке читал о том, что русская артиллерия, этот
воистину бог войны, как ее совершенно справедливо именуют в Красной Армии,
крушит все и вся. Особенно прицельно действует гаубичный полк и бригада, с
крутой траекторией полета снаряда достает в любом овраге, в траншеях, за
высотой Сто, в пойме речки и в противотанковом рву. Как стало известно из
подслушанных телефонных разговоров, на плацдарме артиллерию возглавляет
какой-то майор, он ранен, но не покидает поста и держит в постоянном
напряжении правый фланг и тылы боевых подразделений.
точностью.
действия противника!"
сдержался Конрад Штельмах.
генералу, даже снисходительно. -- С сорок первого года, то они у нас, то мы
у них. Конечно... когда совсем научимся, переймем друг у друга полностью
опыт, по-видимому, им уже воспользуются два оставшиеся на свете мудрых
учителя.
довоевались до предела, ничего уже не страшатся".
русских? -- избегнув продолжения разговора о двух мудрых учителях, сделал
стратегический маневр Конрад Штельмах.
слишком много, гораздо больше, чем у нас. Вы разве еще не убедились в этом?
И тем не менее я прошу вас разрешить обратиться с просьбой к нашей авиации
ночного действия о нанесении бомбового удара по артиллерийским позициям
противника. -- Кюнер как-то странно, по-птичьи клюнул носом, наклонив
голову, -- не поймешь -- в поклоне или у него на шее чирей, -- и бочком
поплыл из блиндажа. В этом полупоклоне или тоже манере генералу снова
почудилось что-то насмешливое, если не издевательское. "Он разговаривает со
мной, как с малым дитем! Битый вояка, хотя и сволочь, но прав, прав во всем,
да еще и деликатен. Не сказал вот о том, что советские самолеты пробомбили
ближний аэродром, так что ждать активности авиации не приходится и надо
подчиниться обстоятельствам. От ночных же бомбардировщиков беспокойства
много, толку мало, и это хорошо знает начальник штаба".
Все остальные дни
груди волгло, непродышливо. Надо бы выпрямиться, распуститься телом, дать
сердцу простор, но он боится потревожить притупившуюся боль, упустить тепло
из-под одеяла и шинеленки, которое надышал: сердце, завязываясь в вилок,
складывает, прижимает лист к листу, замирая в сиротливом отдалении, в
знобном уюте, но какая-то струна звенит, дребезжит расстроенно в голове или
в груди -- не поймешь. Сержанта смывает с земли, несет по воздусям под гору,
к железнодорожной линии. Он и железную дорогу увидел первый раз, когда ездил
по бесплатной путевке на курорт, он ее робел и, если она ему снилась, считал
-- не к добру. А тут что ни сон, то опять про железную дорогу. Видится толпа
на железнодорожной линии. Он знает -- нянька-бабушка захворала, Алевтина
пошла на ферму, Марьюшку отпустили в детсад одну. А садик-то за рекою, в
Перхурьеве, но вместо реки Ковжи, взявшей малого Феденьку, образовалась
железнодорожная линия -- когда и проложить успели? Финифатьев раздвигает
закутанную в шали, в платки безликую и безгласную толпу и видит Марьюшку,
перерезанную пополам. Живы только глаза, все больше расширяясь, затопляя
голубым светом землю, глядят на него с укором и с мольбой глаза Марьюшки иль
Алевтины Андреевны, как глядели на него дети, когда болели, как глядела
Алевтина Андреевна, когда он уходил на позиции.
Марьюшка! Марьюшка!" -- стонет Финифатьев, стараясь выловить, поднять с
рельсов дитятю. Под руками пустота, и куда-то прозрачно, бестелесно истекают
Марьюшкины, Алевтины ли Андреевны глаза...
себя думать о чем-нибудь хорошем. Самым же хорошим было родное Белозерье,
деревня Кобылино, колхоз "Заветы Ильича", ныне Клары Цеткиной, не к ночи
будь она помянута. Ждет его в далекой северной стороне, как и всех русских
мужиков ждут жены, дорогая, Богом ему данная супружница, Алевтина Андреевна.
И наградит же Господь человека именем, назначению его и качеству
соответствующим. Это сколько же он, будучи парнем, творил из имени зазнобы
своей складных слов: Аля, Аленька, Аленочка, Алевтинушка, Тина! -- и не
упомнить, пожалуй, всех-то ласковых имен. И одно ведь басчей другого, каждое
к языку медом льнет, сладкой каплей к нему прилипает, разливается теплом по
нутру.
презрев грубое, конечно, но родное название деревни Кобылино, навязал он
населению родного села имя Клары Цеткиной. Население, конечно, безропотно
одобрило революционное название, но на письмах и на коробках посылок
кобылинцы упрямо писали "Клара Целкина". "Хэх! Каков народ-то вологодский!
-- дунет в валенок и озиратца вокруг, доискиваясь, кто это подвез?"
из древности-то в голове воскресить?
дальше-то вот как же?
родины милой! Царица Небесная, отринь, отгони во тьму беспамятности
нечестивый смысел и вид жизни моей прошлой, очисти душу от сора и плевел
видением стороны родной, согрей теплом слова родного, горючей, сладкою
слезой омоюсь я перед кончиной. Не учуял бы я, нет, глубинно, чисто и больно
свет жизни, войны и бедствий не познав. Разве б возлюбил я так ближних
своих, сторону родную, небо, землю, белый свет, весну-красну, лето зеленое,
Контровский Владимир
Гуревич Георгий
Березин Федор
Шилова Юлия
Апраксина Татьяна
Маккэфри Энн