сокровищницы вынужден вот уже третий год скитаться где-то в кызылбашских
землях.
нее слухи, она принимала все доброе и злое внешне невозмутимо, иногда даже
оживленно, а душа постепенно наливалась ядом и горечью. Ничего святого не
было на этом свете, и не ощущала она никакой святости, даже входя в этот
величайший храм, в котором поселился суровый аллах. Но рядом с ним
продолжали жить боги христианские, и если пристально всмотреться в
глубокую полусферу абсиды, можно было увидеть будто сквозь огненный туман
фигуру с распростертыми руками, фигуру Оранты, Панагии, покровительницы
Царьграда, которая продолжает жить, схороненная в тайниках великой церкви,
и молиться за род людской, подобно тому священнику, что вошел в стену,
когда турки ворвались в святыню, и должен когда-то выйти, чтобы совершить
богослужение за всех пострадавших.
молилась в душе. Лишь только отбивала поклоны и произносила слова Корана,
но это не для себя, а для других, для тех, которые следят за нею,
надзирают, изучают, выжидают: а ну, если не так ступнет, а ну, выдаст
себя, а ну... Входила в эту самую большую в империи мечеть, в эту обитель
аллаха, прикрывая веками глаза, так, будто испытывала трепет набожности, а
у самой отзывались эхом слова величайшего мусульманского богохульника
Насими, которого когда-то фанатики безжалостно убили, может, именно за эти
стихи:
случайно, но когда потом думала об этом поэте и о случае, который открыл
ей существование великого богоборца, поняла, что это просто одно из тех
событий, которые неминуемо должны были случиться. Уже многие годы
Роксолана испытывала страх перед своей способностью всезнания, чуть ли не
ясновидения. Ее осведомленность о том, что происходило в мире, о науках,
искусствах, тайных культах, о гениях и еретиках, о вознесении и
преследовании, падениях и наказаниях - все это впитывалось ею словно само
по себе, говорило с ней на таинственном языке, которого она никогда не
знала, но понимала, каким-то непостижимым образом, как будто приходили к
ней из неведомых земель и незримых далей каждый раз новые вестники и
помогали не только все понять и познать, но еще и жить вместе со всем
миром - видеть те же самые сны, радоваться и плакать, рождаться и
страдать, преодолевать преграды и гибнуть, мучиться в отчаянии и проявлять
непоколебимую волю к жизни.
Лятифи собрать для него все самое лучшее из османской поэзии за все века.
Баязида, перелистывал рукописи, шелестел бумагой, скрипел каламом, брызгал
чернилами сам, покрикивал на подчиненных - язиджи, выделенных ему для
переписывания. Неутешная в материнском горе после смерти Мехмеда,
Роксолана металась тогда, не находя себе места от печали, никто никогда не
знал, чего пожелает султанша, куда захочет пойти или поехать, - так
оказалась она в книгохранилище Баязида, не дав ни времени, ни возможности
напуганному Лятифи скрыться с глаз.
склонил негнущееся костлявое тело в низком поклоне, пытался незаметно
протиснуться к выходу, выскользнуть из помещения, чтобы не накликать на
себя высокого гнева, но Роксолана указала ему рукой на его место, сама
подошла к старику, ласково поздоровалась, спросила, как продвигается его
работа.
османских поэтов <Мешахир-уш-шуара>, - сказала она, - и меня тоже
интересует ваша благословенная работа.
означать: <Ваше желание для меня дороже моего глаза>. Затем стал
перечислять поэтов, которых уже внес в свою тезкире: Руми, Султан Велед,
Юнус Эмре, Сулейман Челебия, автор божественного <Мевлюда>...
трудностями, ваше величество, пусть дарит аллах вам счастливые и долгие
дни.
песни, - сказала она.
мной великий султан, да продлятся его дни и да разольется его могущество
на все четыре стороны света. Султан обеспокоен высокими государственными
делами и законами, так смею ли я тревожить его своими мелкими заботами?
чисто женское любопытство толкнуло ее поговорить с этим старым мудрецом
поподробнее. Велев принести сладости и напитки, Роксолана заставила Лятифи
сесть на подушки напротив себя, внимательно просмотрела уже переписанные
главы тезкире, потом ласково спросила:
ему пальчиком.
сомнения раздирают мою старческую душу, разум помутился, растерянность
воцарилась в сердце, от первого и до последнего намаза, беседуя с аллахом,
каждый раз допытываюсь, кого включать в мою тезкире, кого вписывать для
светлейших глаз великого султана, кого выбирать, допытываюсь и не нахожу
ответа.
великий?
человек был богоотступником.
такие стихи:
музыкой.
талик переписал весь диван Насими. Я нашел рукопись в этом книгохранилище.
что я перечитала всех поэтов.
есть самые ценные. Диван Насими хранился незавернутым, как все малоценное.
рабу Лятифи прочесть хотя бы одно стихотворение Насими от начала до конца.
не слышала она таких стихов и даже в мыслях не имела, что человек может
написать нечто подобное:
Херберт Фрэнк
Маккарти Кормак
Быков Василий
Майер Стефани
Доценко Виктор
Майер Стефани