прокаленное солнцем, иссеченное ветрами чело!), поглядел на князя,
помолчал.
как бьется в оконницу дуром залетевшая в горницы лесная зеленая муха. - Не
собрать! - с отчаянием повторил Дмитрий. - Мне все княжество разорить, и
то восьми тыщ серебра не достать нынче!
- и все истеряем! Ведаю! Ведал и сам! А токмо - всех обери, по земным
грамотам, у кого хошь!
фрягов, баешь?
дают, и бесермена, ежели по-годному попросить. Заможем на то лето отдать?
- поднял требовательный взор на князя.
дружина, города, села, купцы, смерды, и у всех... И все и все сейчас на
этих вот Иудиных тысячах зависло опять! Когда же, ну когда возможет Русь
попросту двинуть железные полки, изречь: <Не позволю!> И броня, и стяги, и
гнев ратный, и, с рогатинами, ряды пеших дружин, смерды, боронящие землю
свою. И чтобы никому ся не кланять! Ни хитрому фрягу, ни немцу прегордому,
ни злому татарину, ни свирепому литвину, ни бесерменину тому! Того ведь
одного токмо и жажду, по то и бьюсь! Величия жажду родимой земле, Руси
Великой! А нет, дак мне вон ета постель, да Дуня, да какой ни есть
зажиток, детей бы гладом не поморить... Много ли на себя-то самого идет
княжого добра! За трапезою - те же каша да щи, и не надобно иного! Изюму,
да ягод винных, да вин заморских, из фряжской земли привезенных, чем
балуют иные бояре, не надобно мне! Но власти в земле, ежели, по слову
батьки Олексея, все должно иметь в кулаке едином, власти не отдам!
Ошибаешься, хан Тохтамыш, передолим и тебя! Не таких ломали! (Последнего,
даже и про себя, баять было не след. Таких, у коих вся степь, вся Синяя,
Белая и Золотая Орда воедино совокуплены, в руках единых, таких не ломали
еще! И сил тех нет пока у Руси...)
Грамоты я подпишу! Сей бы токмо год и устоять нам с тобою!
оказываются деятели, достойные великих задач. А низкая лесть, измена или
корысть не смеют поднять головы излиха. А там, в иных временах, глядишь, и
глава, правитель земли, про коего помыслить нелепо иное что, - как этот
хозяин может стать предателем, вором во своем терему? А - может! И
предает, и торгует землею своею, спеша разрушить хоромину, воздвигнутую
поколеньями героев, уснувших в земле... И видно-то это становит издалека,
из глуби времен. Ибо близ себя, поблизку, вроде бы те же и корысть, и
зазнобы, и котора княжая, и злоба боярская, всего довольно, и всего
излиха... Но и другое есть: воля к соборному деянию всей земли. И тогда
смолкают покоры и ссоры, и уже плечо к плечу бывшие соперники, облитые
ратным железом, выходят в поле, защищая землю отцов. И мне теперь хоть
прикоснуть, хоть мечтою приблизить туда, к ним, когда и жизнь и добро
отдавали за други своя!
но во Владимир явился посол лют, родич хана Адаш Тохтамыш, и впору настало
не хлеб убирать, а прятать по лесам володимерских смердов от лютого
татарского грабления. И не вышлешь посла, как встарь, и не заткнешь рта
подарками, и не пригрозишь узорным кованым железом боевых рогатин, дабы
потишел и унял зуд прихвостней своих...
обнаглели. На вымолах ежеден - ругань. Московских гостей посбили с
причалов, утеснили дозела. Дмитрий, проезжая торгом, каменел ликом. Прост
был князь и не вельми учен, но и потому тоже понимал смердов своих и посад
до слова. Иногда тяжело спускался с седла, заходил в лавки. <Потерпите!> -
говорил. Не объяснял ничего, и - стихали. Ведали - свой, видели - не
продает, и тяжко ему, как и всем. Этим вот, простотою, тоже держал землю!
пожалованьем, и Семен с дядею прибыл. Кирдяпу хан задержал у себя, к
тайному удовлетворению Дмитрия), уже и хлеб убрали, и Михайло Тверской,
проиграв сражение кожаных мешков, набитых серебром, готовился покинуть
Орду, как произошло то, чего где-то в душе опасил все последние месяцы.
московским дьякам великокняжеским, кто и почто прибывает в Москву.
княжой двор. Добился до <самого>. Дмитрий принял на сенях.
вершник, еще не отошедший с бешеной скачки своей.
трогать... Токмо обидно, тово!
пройди! Пущай накормят!
нынче утеснять не велено, да и опасимся, мол, возразил, негромко и
страшно:
до крика: - Али мне черны вороны очи выняли?!!
мчались ведомые прежним Рагуйлою вершники, ощетиненные сулицами,
потряхивая железом, имать давнего ворога великого князя московского.
вопросила: в днешней трудноте не безлепо ли огорчать фрягов?
али честь? Честь потерять - и серебра тово не нать боле. Не для зажитка
живем - для Господа!
боярыня, и нянька унесла маленького, и задули свечи в высоком свечнике, и
полог тяжелый, тафтяной, шитый травами, шерстями и серебряной канителью,
задернули, вопросила негромко:
кивнул, не размыкая глаз. Долго спустя (Евдокия уже не ждала ответа)
отмолвил:
надобно давить! Чтобы Русь... - не договорил. Дуня поняла, робко, едва
касаясь пальцами, огладила дорогое лицо. Такой вот, как теперь, был он ей
дороже всего. Многие слабости мужевы ведомы ей были. А любила все равно. И
гордиться ей было чем. В такие вот мгновения, как нынешнее. Не мог он,
понимала с тревожною теплотою в сердце, не мог, казнив родича, Ивана
Вельяминова, благородного мужа, которого любила вся Москва, пощадить, хотя
бы и ради всех прехитрых расчетов ордынских, пощадить теперь фряжского
негодяя, подговорившего некогда Ивана изменить князю своему.
целая депутация фрягов с настойчивой просьбой, по существу требованием,
освободить благородного мужа Нико Маттеи, который, не бывши подданным
великого князя владимирского, не мог быть и изменником ему, а посему
заслуживал самое большее высылки в Кафу, ежели князь не мыслит более
обращаться к генуэзским гостям торговым за какою-либо помощью.
боярами выйти и выслушать их доводы. Он вышел, выслушал. Глядя слепо
сквозь и мимо них, спокойно и твердо возразил, что великий князь
московский волен казнить недругов своих, не прощая разрешения на то у кого
бы то ни было из государей или господ иных земель. А русские вымола ниже
Яузы, безлепо занятые фрягами по осени, как и тамошние анбары, велит
очистить тотчас, не стряпая, и впредь прошать о всем подобном княжого
дьяка. Сказал и, не слушая боле ничего, покинул покой.
торопливо и совсем не празднично, в поднявшейся снежной буре на пустынной,
почти без глядельщиков, площади. Ибо кому нужда была, кроме вооруженной и
окольчуженной стражи, провожать проворовавшегося фрязина на последний
погляд, тем паче что многие и не ведали толком вины Некоматовой, а
летописец записал осторожно: <казнен... некий брех Некомат, за некую
крамолу>.
Натолкнувшись на княжескую твердоту, они молчаливо отступились от Нико
Маттеи, села которого князь Дмитрий забрал под себя.
подчас оказывается сильнее всех прехитрых ухищрений дипломатии, тем паче
когда за нею правда. И побеждает! Что бывало в истории не раз.
декабря. Его сын Александр, Василий Кирдяпа, сын Олега Рязанского Родослав
и московский княжич Василий были оставлены ханом в Орде.
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Гуревич Георгий
Жюль Верн
Посняков Андрей
Майер Стефани